Виталий Конеев - Гнев Бога

– Я слушаю тебя, Каиафа.

– Известно ли тебе, кто этот человек?

–Да.

– Он чем-то приятен Понтию?

– Нет. Не больше, чем все остальные иудеи.

Первосвященник прикусил губу, недовольный такими уклончивыми ответами и, подавляя раздражение, протянул мешок римлянину.

– А теперь говори: кто такой Иешуа?

– Он сын коменданта крепости Антония Панферы.

– О!– вскрикнул Каиафа и торопливо спросил: – Признал ли Панфера его своим сыном?

– Пока нет. Но он любит его.

– И поэтому прокуратор не спешит схватить Иешуа?

– Нет, Понтий ищет причину, чтобы отмстить городу за прошлое оскорбление, когда ему пришлось убрать из Иерусалима статуи Цезаря.

– Значит, Иешуа для прокуратора всего лишь только причина для удара?

– Да, Каиафа, и если вы, иудеи, уберёте куда-нибудь своего Мессию, то… – Кассий нарочно затянул паузу.

Каиафа внимательно вгляделся в лицо римлянина. Можно ли верить его словам?

–…то прокуратор вынужден будет вернуть легион в Сирию.

Лицо первосвященника чуть дрогнуло в насмешливой улыбке. Он едва удержался от вопроса: «Всё ли ты сказал из тех слов, которые принёс ко мне по приказу прокуратора?»

Кивком головы, отпустив Кассия, и когда тот вышел, первосвященник шагнул за ним следом и долго с ненавистью смотрел ему в спину. Каиафа, как и всякий иудей, ненавидел римлян.

Со стороны виллы к Каиафе спешил Анна, взмахивая посохом и зло фыркая. Он подбежал к первосвященнику и радостно крикнул:

– Фарисеи приговорили Савла к побитию камнями!

Каиафа отрицательно покачал головой и в глубокой задумчивости, глядя себе под ноги, ответил:

– Нет. Анна. Его надо отпустить в народ. Пускай болтает, что хочет.

– Но он объявит Иешуа Мессией.

– И пускай объявит. И чем громче он будет говорить о Иешуа, тем быстрее тот окажется на римском кресте, а мы …– Каиафа, посмеиваясь, поднял руки и сделал традиционный жест, как если бы умывал их.

Глава сорок шестая

Иешуа решил вернуться на то место перед воротами города, где он оставил своих учеников, веря, что они ожидали его на солнцепёке.

Иешуа быстро прошёл долину Еннома и вступил в ущелье, где по обе стороны узкой дороги, близко подходя к ней, тянулись заросли терновника. Услышал за спиной дробный конский топот, и сразу понял без страха, спокойно: это за ним.

Он обернулся и встал лицом к нагоняющим его всадникам. Обратил свой твёрдый взгляд на римлян.

Кассий, увидев впереди одинокого иудея, который поднял на дыбы всю Палестину и местонахождение которого знает только он – Кассий – и два переодетых легионера, торжествующе смеясь, лёгким движением руки вынул из ножен меч. Вот когда от его точного удара будет зависеть судьба иудеев и римлян. А так же его карьера, если он сможет принести голову Мессии прокуратору. Он покрепче сжал ногами круп коня и чуть сдвинулся корпусом вправо, уже наметя точку на шее учителя, по которой он готов был рубануть на полном скаку. Его не смутило, что иудей не пытался бежать, что он стоял и смотрел, как стремительно к нему приближалась неминуемая смерть.

Кассий поднял меч и подался вперёд, как вдруг из зарослей терновника прыжком выскочил на дорогу всадник, закрыл собой и направил коня навстречу римлянину, сильным ударом выбил оружие из его руки. Кассий проскочил вперёд, а два его солдата, изумлённые внезапным нападением незнакомцы, помчались в терновник и с воем от боли, нарываясь на колючки, пролетели место схватки и скрылись вдали.

Римлянин обернулся и, полный презрения к победителю – ведь тот был иудеем! – крикнул:

– Я знаю тебя! Ты Иуда, дезертир претория!

Иуда, сойдя с коня, подобрал меч и протянул его разгневанному Кассию, ничего не говоря в ответ. Кассий принял меч и, багровея лицом от унижения, несколько раз объехал вокруг друзей, которые обнялись, как родные братья. Они держали друг друга за руки со слезами на глазах.

Иуда заговорил первым:

– Час назад меня окликнул из носилок мой знакомый, астролог. И сказал, чтобы я поспешил в ущелье. И в этом месте, у этого огромного камня увижу того, кто мне дорог.

Кассий остановился против друзей и вновь крикнул:

– Эй, вы там! Вам обоим грозит позорный крест. Ещё есть время для вас– покинуть Палестину!

Иуда, смеясь, ответил:

– Я покину Палестину тогда, когда захочу. А ты? – спросил он Иешуа.

– А я никогда не оставлю свой народ.

– Безумцы» Может быть, тебе, Иуда, неизвестно, что я секретарь прокуратора.

– И что ты хочешь этим сказать? – спросил его Иуда.

– А то, что все доносы шпионов попадают мне в руки. Я знаю каждый ваш шаг.

Кассий в эту минуту не желал зла двум иудеям. Он, увлечённый благородством Иуды, его дерзостью и бесстрашием, хотел спасти обоих даже с риском гибели своей карьеры. Но Иуда, ничуть не желая оскорбить Кассия, удивлённый его словами, воскликнул:

– Это говорит римлянин!

Кассий покачнулся в седле, как после удара, и сжал рукоятку меча, задыхаясь, не в силах что-либо сказать в ответ. Молча, расширенными глазами глядя на Иуду, дрожащим голосом трудно проговорил:

– Я отомщу тебя. Я буду последним, кого ты увидишь на этом свете. И это произойдёт не позднее завтрашнего дня.

И он, видя, что изящное лицо Иуды нахмурилось, удовлетворённый тем, что причинил ему боль, поскакал прочь, но оскорбление терзало его душу, потому что он был гражданин Рима и патрицием.

Иуда вновь обнял учителя.

– Скажи, где ты будешь сегодня?

– Я пойду в Храма, а у полдню вернусь в дом Лазарю. Ты разве не со мной, Иуда?

– Я потом найду тебя. А сейчас я не один.

И на его губах появилась обычная дерзкая и беспечная улыбка

Иешуа оглядел родное для него лицо, стараясь запечатлеть в памяти черты его и со вздохом горечи, что он прощался – может быть, навсегда – пробормотал, как можно мягче:

– Я не судья тебе, иуда.

И быстро ушёл. Из кустов на дорогу в мужском одеянии выехал всадник, закутанный в плащ и в длинный арабский платок, что полностью укрывал голову, оставляя узкую щель для глаз. Это была, конечно, царица Иродиада

Иуда бросил на её обнажённые колени страстный взгляд и сказал:

– Я никак не могу насладиться тобой, царица.

И он потянулся к её ногам, нетерпеливо обнажая их и скользя по ним вверх горячими руками. Он стянул с седла нежное, податливое тело, которое едва оказалось в его объятиях, как напряглось, желая кожей ощутить прикосновение кожи Иуды.

Иродиада сильным рывком разорвала на себе. И вот уже блистая белоснежным телом, царица опустилась на камни спиной, не чувствуя боли, закрыв глаза и в нетерпении ловя руки Иуды, каждое прикосновение которых причиняло ей сладкие муки. Она, жаждая познать все восхитительные блаженства, которые таились между бёдрами в глубине, подставила своё тело Иуде…