Виталий Конеев - Гнев Бога

Кассий с огорчённым вздохом обмяк в седле.

– Я не понимаю тебя. Ведь ты обещал Антипатру…

– Да, я обещал погубить Иуду, но я не указал точный срок. А теперь меня интересует другое.

– Что, Понтий?

– Прибежит ли ко мне сей гордый царь и друг Цезаря?

– Зачем он тебе нужен, если ты прокуратор и владыка всей Палестины? И поступаешь так, как тебе нужно.

– Хорошо, я отвечу. Но посмотри на то окно.

И Понтий Пилат указал плетью на узкую бойницу дворца. За нею был виден Антипатр, который угрюмо глядел в спину уезжавшего Иуды.

Пилат, тронув коня, сквозь зубы проговорил:

– Я ненавижу иудеев за их упрямство, поэтому хочу, чтобы они сами перебили друг друга, а мы…– и он, озлоблённо фыркнув, сделал руками иудейский умывающий жест.

После чего, хлопнув коня плетью, прокуратор направился в сторону крепости Антония. Но ещё один человек, находясь во дворце Антипатра, с живым интересом наблюдал всё то, что происходило у ворот и за гробницей пророка. Это был астролог Латуш.

Глава сорок седьмая

Между тем, фарисеи во главе с учителем Зосимой вернулись в город. И, как обычно они делали в предпасхальные дни, разошлись по улицам, чтобы своим примером показать народу, как нужно любить Бога и поклоняться ему.

Они с размаху бросались на колени в лужи или болота и громогласно творили молитвы, погружая свои лица в грязь. Иные фарисеи – столпники – поднимались на крыши домов и там били поклоны в сторону храма в самые жгучие дневные часы, когда люди даже в домах изнемогали от жары. Тот, кто погибал из столпников во имя Бога, почитался народом святым.

Если фарисей видел женщину, то были случаи – вырывал себе глаза, но чаще камнем или палкой бил себя по лицу и калечил себя во имя Бога. Истязать, мучить свою плоть перед очами Бога, у Храма на виду богомольцев, увлекая тем самым и их на этот подвиг, на служение Богу, было естественным делом для фарисеев.

Во дворе Язычников перед храмовым комплексом один из фарисеев, который шёл в святилище с закрытыми глазами, чтобы, не дай Бог, увидеть женщину, приоткрыл глаза, чтобы выбрать для покупки маленького овна и вдруг заметил женщину – сосуд греха и блуда – и с криком: «Они совершили грех!» в ярости потянулся руками к глазам, чтобы вырвать их. Но кто-то перехватил его пальцы и строго сказал:

– Остановись, фарисей. Разве сказано в Писании, чтобы ты убивал свою плоть ради Бога.

Фарисей в изумлении отпрыгнул назад, а Иешуа возвысил голос:

– Бог примет только ту жертву, которая идёт во благо людям, возлюбленных Им, а эта жертва – грех!

Фарисей, как и всякий из его братии, искренне верил, что он всегда вёл угодную для Бога жизнь и ему от рождения уготовано место в Царствии Божьем. При слове «грех» он крикнул душераздирающе и, обведя людей безумным взглядом, остановил его на лавке ростовщика, схватил тяжёлую гирю и бросился на Иешуа. Но на пути фарисея встал Зосима, больно ткнул его посохом.

– Дурак, не нарушай закон на Его глазах.

И учитель, мотнув бородой в сторону Храма, отошёл к столам и начал выбирать для покупки жертвенный скот. К нему подступил, язвительно смеясь, книжник Матафей.

– Ну, вот, Зосима, ты и поверил в Иешуа Мессию.

– Он не Мессия, и сам так говорил, – угрюмо буркнул толстяк.

– Тогда чего же ты закрыл богохульника?

– Не знаю.

Народ с криком: «Мессия пришёл!» обступил Иешуа. Матафей было метнулся в толпу, говоря с укором: « Он же плюёт на нашу веру», но Зосима сжал его руку и потащил прочь, говоря:

– Не время, брат, не время. Того и гляди прибьют тебя за него.

– А что ты придумал?

– Судить его надо – вот что.

Шум во дворе Язычников насторожил солдат гарнизона, которые длинными двойными цепями стояли на галерее, отделявшей крепость Антония от Храмового комплекса. Это могло быть началом восстания.

Понтий Пилат перегнулся через барьер смотровой площадки, выискивая причину криков.

– Ну, что у них там?

– Они встретили Иешуа Мессию, – ответил Кассий. – И теперь будут требовать от него Царствие Божие.

– И он им даст Царствие? – с нарочитым простодушием спросил Пилат, обращаясь к Панфере.

– Нет, Понтий. Мессии всегда чуть-чуть не успевали его дать. Им мешал римский крест.

– А этот Мессия, он тоже обещает?

Лицо Панферы стало багровым от сильного прилива крови. Он готов был изрубить в куски прокуратора, который, зная всё о Иешуа, смеялся над ним, старым служакой. Комендант сделал шаг вперёд. Понтий, искоса наблюдая за ним, насторожился и с досадой подумал о том, что перестал носить с собой меч.

Панфера, ненавидяще глядя на прокуратора, взревел:

– Понтий, я римлянин и говорю всегда прямо и понимаю только прямые слова!

Прокуратор внимательно и с лёгким презрением всмотрелся в глаза Панферы. Тот стоял против Понтия, широко расставив ноги, и был похож на разъярённого быка.

Пилат указал пальцем на грудь коменданта.

– Верно ли то, что ты был ранен в Иллирике двадцать два года назад.

– Да, Понтий.

Прокуратор надменным взглядом окинул притихших офицеров гарнизона и жестоким голосом рыкнул:

– Панфера, прикажи всем свободным от службы солдатам построиться во дворе крепости. И следуй за мной.

Во дворе он указал Панфере на центр, по всем сторонам которого стояли солдаты и заговорил:

– Панфера, я спрашиваю тебя: ты ли участвовал в сражении двадцать два года назад в ущелье Иллирика, когда Цезарь вёл окружённые врагами легионы на прорыв.

Комендант, чувствуя стеснение в груди, шумно выдохнул:

– Да, Понтий.

Прокуратор перевёл указательный палец руки на встревоженное лицо Панферы и громовым голосом продолжал допрос:

– Был ли ты, Панфера, тем легионером, который грудью встретил копьё, брошенное варваром в сердце легата?

– Да, Понтий.

– А знаешь ли ты имя легата, которому ты спас жизнь?

– Нет.

– Ну, так знай – то был Цезарь! И он помнит тебя.

Панфера всхрапнул, закачался и, не чувствуя ног, начал падать вниз лицом. Прокуратор, добродушно посмеиваясь, подхватил коменданта, передал его солдатам и распорядился обнести Панферу знамёнами и значками со священными орлами.

И пока происходил торжественный ритуал награжденья честью, герой весь потный, взволнованный смотрел себе под ноги и, не помня себя, то и дело качал головой.

В пиршественном зале крепости Понтий Пилат возлёг на ложе против утирающего слёзы Панферы и сказал:

– Я получил письмо от Цезаря. Он предлагает тебе – но это не приказ – выйти в отставку и явиться к нему на остров Капри. Как ты посмотришь?

Комендант в изумлении, качая головой, хмыкнул носом.

– Да, уж, конечно, теперь домой.

– Когда?

– Думаю: после Пасхи.

По лицу Пилата скользнула насмешливая улыбка. Он выпил чашу вина и сурово сказал: