Виталий Конеев - Гнев Бога

– Хорошо, а пока ты будешь выполнять всё то, что я тебе прикажу. Не так ли, Панфера?

Панфера чутко уловил тайную мысль прокуратора и нахмурился.

– Да, Понтий.

– И если бы я приказал тебе схватить этого последнего Мессию.

Панфера в ярости метнул чашу в угол.

– Я выполню твой приказ, Понтий!

Прокуратор неторопливо поднялся с ложа и, сделав прощальные жесты офицерам гарнизона и легиона, покинул зал, сопровождаемый Кассием, негромко говоря:

– Теперь у меня развязаны руки.

Он вернулся с большим охранным отрядом во дворец Ирода Великого, взошёл на верхний этаж и глянул в сторону долины Тирапионь. Там у стены храмового комплекса быстро собиралась многотысячная толпа иудеев. В центре её на камне стоял Иешуа.

Едва прокуратору доложили, что во дворец пришёл царь Антипатр, как он сам, отшвырнув легионеров со своего пути, вступил в зал и упёрся гневным взглядом в Понтия и раздражённо спросил:

– Где твоё обещанное слово. Римлянин?

– Ты говоришь об Иуде?

– Да.

Понтий повернулся к Кассию и грозно нахмурил брови.

– Схвачен ли, распят Иуда, как я приказал?

– Нет. Мы его не можем найти.

Антипатр озлоблённо рассмеялся, а прокуратор невозмутимо с надменным выражением на лице смотрел ему прямо в глаза и плотно сжимал губы, чтобы не выдать своего торжества и смеха, который теснился где-то в его груди и готов был прорваться из глубины каждую секунду.

Царь язвительно сказал:

– Что ж, Понтий, мне пойти впереди твоих солдат.

– Нет. Все мои солдаты заняты Мессией.

– Тогда говори, что ты ещё хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты помог мне…

Антипатр глумливым смехом перебил прокуратора и в ярости сжал кулаки.

– Нет, я не настолько презираю свой народ, чтобы делать из него трупы по твоей воле.

Пилат добродушно улыбнулся и возлёг на ложе, предложил Антипатру занять место рядом с собой и разделить с ним трапезу. Антипатр заколебался, не зная, как повести себя в эту минуту. Если покинуть дворец, то Иуда…

Царь, мысленно увидев, как Иуда обнимал обнажённое тело его супруги и овладевал им, забыв всё на свете, разразился диким проклятием и обхватил голову руками…Но если он останется у хитрого римлянина, то значит ли, что даст ему понять, что согласен выполнить его волю. Какое унижение для сына Великого Ирода! Но любовь к царице была сильней всего. И Антипатр, громко дыша, укротил свой гнев, возлёг рядом с прокуратором.

– Говори, Понтий.

– Ты, царь, пользуешься большим влиянием среди иудеев…

– Я знаю об этом, – насмешливо перебил прокуратора царь.

– И если бы ты убедил священников синедриона схватить Иешуа Мессию…

– Ага, чтобы они выдали его народу на побитие камнями?

– Нет. Окончательное решение приму я – прокуратор Палестины.

– А почему ты не дашь приказ первосвященнику Каиафе.

– Он болен. И говорят: при смерти. Но если ты, царь, придёшь к нему…

– Да – да, он сразу воскреснет!

– Так оно и будет!– смеясь, воскликнул Понтий.

Антипатр, хорошо зная Каиафу, тоже рассмеялся и, весело глядя на хитрого римлянина, буркнул:

– Я сделаю, Понтий, то, что ты просишь, но где твои слова?

– Вот они: едва Иешуа Мессия будет схвачен иудеями, то Иуда не проживёт более одного дня.

– Ты говоришь «схвачен», – раздумчиво проговорил царь.– А известно ли тебе, что такое синедреон?

Глава сорок восьмая

Люди, полные восхищения, с увлажнёнными от слёз глазами внимательно следили за каждым движением, взглядом Иешуа Мессии, когда он поднимался через дворы к жертвеннику и нетерпеливо спрашивали друг друга:

– Сейчас ли он даст нам Царствие Божие? И бросить ли нам семьи или потом пойти за ними?

Люди ждали его слово, а он, остро ощущая напряжение толпы и то, что она хотела услышать от него, был уверен, что его слова могли лечь на плодотворную почву человеческих душ. Но едва он покинул Храм и окружённый людьми в долине Тирапеонь заговорил о милосердии, всепрощении, о добре– люди только первые минуты внимали его словам, а потом, удивлённые, пожимая плечами, заговорили:

– Да он ли Мессия? А если он, то почему не устанавливает своё Царствие по Писанию? Почему терпит Рим?

Из задних рядов просительно зазвучали голоса:

– Мессия, мы устали ждать тебя. Дай нам Царствие своё. Или уведи нас к Отцу своему.

Толпа разразилась плачем, стонами, воплями. К Иешуа потянулись руки, посыпались бесчисленные просьбы, люди стали опускаться перед ним на колени. А он не мог перекричать их, не мог сказать, что не Мессия, видя исступлённую веру в него, которая мгновенно могла превратиться в озлобление.

Фарисеи плотной кучкой стояли в толпе и молча, угрюмо следили за Иешуа, не пытаясь разуверить народ. Они заметили замешательство учителя и подступили к нему ближе. И негромко, боясь ярости толпы, заговорили с ним:

– Если ты не Мессия и не можешь дать Царствие, то зачем ты здесь? Уйди, не возмущай народ. Он погубит тебя, человек.

Когда Иешуа до предела возвысив голос, стал объявлять, что в Царствие можно войти только с чистой душой, удивлённые люди начали говорить друг другу:

– Да как же нам ещё мыться, чтоб грязи не было?

Из задних рядов требовательно кричали:

– Дай срок, Мессия!

И тогда учитель, страдая от того, что перед ним глухие, гневно ответил:

– Вы хотите иметь вкусную пищу и не желаете палец о палец ударить, чтобы приготовить её из того, что есть у вас вволю! Я говорю вам: не видать вам Царствия, пока вы не погубите в себе зло, жадность, месть, равнодушие. Пока вы не станете такими же кроткими, как ваши дети.

Удивлённые люди затихли, а многие из них придвинулись к Иешуа и начали вопрошать: как им быть, чтобы стать праведниками? И каждое его слово приводило в ярость фарисеев

Когда утренняя прохлада сменилась жарой, Иешуа, сопровождаемый людьми, направился в Фиванию в дом Лазаря. Мысли его путались. За городом он попросил иудеев оставить его и ушёл с Иудой на Масляничную гору. Сомнения терзали душу учителя. Иуда обнял его и заглянул ему в глаза.

– Брат, теперь ты сам видишь, что твои слова не нужны людям. Им бы только чудеса, волшебство, оживление трупов. Давай покинем эту страну

Учитель со стоном отрицательно покачал головой, не в силах что-либо сказать.

– Ну, хорошо, – продолжал Иуда. – Вернёмся тогда в Галилею. Здесь, в Иерусалиме тебе не дожить до Пасхи.

– А разве я хочу жить, когда вижу пустое дело?

– Ну, тогда уедем отсюда в Рим, брат. Там ты найдёшь множество людей, которые поймут тебя и пойдут за тобой.

– Нет, Иуда. Я часть своего народа, и умру с ним.

Иуда с досадой отступил от учителя, говоря:

– Да знаешь ли ты, что народ всегда помнит и восхищается тиранами. А таких, как ты – нежная душа – люди забывают, едва отвернутся. Потому что добро и милосердие для каждого человека не дороже камней, по которым он проходит.