Питер Страуб - История с привидениями [litres]

– Я думаю, то, что мы видели, была ненависть, – сказал Рики, – к нам, к городу, к Стрингеру. Лютая ненависть, бурлящая. Буря ненависти. Циклон. В танце она поцеловала Льюиса, и он отпрыгнул, словно она обожгла его. Он уронил руки, и она подскочила к Эдварду, схватила и заставила танцевать с ней. Лицо ее было ужасно – свирепо. Эдвард считался самым языкастым из нас, но он тоже был слишком потрясен неистовством Евы – наш рай рушился на глазах, и она топтала, обращала его в пыль каждым шагом, жестом, словом. В нее словно вселился дьявол. Знаете, когда женщина в ярости, она может найти в себе колоссальную силу, достаточную, чтобы разорвать мужчину на куски, – эта ярость обрушивается на вас, как удар грузовика. Примерно так все и было. «Ну что, сопляки, может, выпьем?» – крикнула она. Мы выпили.

– Это было ужасно, – сказал Сирс. – И, по-моему, я чувствовал, к чему все шло. А мы были слишком юны и неопытны, чтобы знать, как вести себя в такой ситуации.

– Не могу сказать, чувствовал ли я, к чему все шло, – с сомнением произнес Рики, – но это случилось. Она попыталась совратить Льюиса.

– Это был наихудший выбор, – с горечью сказал Сирс. – Льюис был совсем мальчишка. До этого вечера он, может, раз в жизни целовал девушку, и, несомненно, не более того. Мы все любили Еву, однако Льюис, пожалуй, больше всех, – помните, именно он отыскал стихотворение Доусона. А поскольку он больше всех боготворил Еву, то ее поведение, ее ненависть в тот вечер потрясли его сильнее всех нас.

– И она прекрасно знала об этом, – сказал Рики. – Она наслаждалась, видя, что Льюис шокирован настолько, что не в состоянии вымолвить слова. И когда она, оттолкнув Эдварда, направилась к Льюису, он застыл в ужасе. Словно увидел свою мать, ведущую себя подобным образом.

– Свою мать? – спросил Сирс. – Пожалуй. По крайней мере это может дать вам представление о всей глубине его и нашего потрясения. Он онемел. Ева прижалась к нему, ее руки как змеи обвились вокруг него, и поцеловала. Со стороны казалось, что она втянула в рот половину его лица. Вы только представьте себе – эти полные ненависти поцелуи, вся ее ярость, впившаяся в ваши губы. Это все равно что целовать лезвие бритвы. Когда она откинула назад голову, лицо Льюиса было измазано помадой. В другой ситуации это показалось бы смешным, но в тот момент ужасало. Он был словно вымазан кровью.

– Эдвард подошел к ней и сказал: «Успокойтесь, мисс Галли», или что-то подобное. Она резко развернулась к нему, и мы вновь почувствовали взрыв ненависти, обрушившейся на нас. «А, ты тоже хочешь, Эдвард? – сказала она. – В очередь! Я хочу Льюиса первым! Мой маленький Льюис такой сладкий!»

– И тогда, – сказал Рики, – она повернулась ко мне. «И тебе кое-что перепадет, Рики. И тебе, Сирс. Всем достанется. Но сначала хочу Льюиса. Я хочу показать ему, что же такого невыносимого увидел Стрингер Дэдам, когда подглядывал в мое окно». И начала расстегивать блузку.

– «Пожалуйста, мисс Галли», взмолился Эдвард, – вспоминал Сирс. – Но она велела ему заткнуться и продолжала снимать блузку. Она не носила лифчика. Груди ее были как ровные крепкие яблоки. Она выглядела невероятно распутной. «Ну, малыш Льюис, посмотрим, на что ты способен?» И опять присосалась к его лицу.

– Мы, как нам показалось, догадались, что видел Стрингер в ее окне, – сказал Рики. – Он, вероятно, увидел, как Ева Галли занималась любовью с другим. Мысль об этом, ее нагота и то, что она вытворяла с Льюисом, повергли нас в глубокий моральный шок. Мы чувствовали омерзение. Наконец я и Сирс взяли ее за плечи и оторвали от Льюиса. И тогда она начала изрыгать ругательства. Это было так гадко! «Вам что, так вас и разэтак, не потерпеть?! Вы, маленькие такие-сякие и туда и сюда и так далее и так далее!» Она начала расстегивать юбку, не переставая осыпать нас площадной бранью. Эдвард чуть не плакал «Ева, – молил он, – прошу вас, не надо». Юбка упала к ее ногам, и она переступила через нее. «А что такого, мальчик-одуванчик? Боишься посмотреть, какова я без юбки?»

– Потом она сняла нижнюю юбку и пошла, танцуя, к вашему дяде, – продолжал Сирс. «Мне кажется, я должна попробовать кусочек тебя», – сказала она и потянулась к нему – к его шее. Он влепил ей пощечину.

– От души, – сказал Рики. – А она отвесила ему еще более оглушительную. Со всей силы. Звук был, как ружейный выстрел. Джон, Сирс и я были чуть живы, мы едва не теряли сознание. Мы чувствовали себя совершенно беспомощными. И не могли двигаться.

– Если бы могли, нам бы удалось остановить Льюиса, – сказал Сирс. – Но мы стояли, как оловянные солдатики, и безмолвно наблюдали за ним. Он сорвался, как самолет на взлете – буквально пролетел через комнату и врезался в нее. Он рыдал и, вот так, рыдая и воя, бросился на нее. Он сбил ее с ног, как заправский футболист. Оба они рухнули, как разбомбленное здание. Грохот был сравним по силе с обвалом Черного Понедельника. Ева уже не поднялась.

– Она ударилась головой об угол камина, – сказал Рики. – Льюис запрыгнул ей на спину и занес было кулаки, но даже он увидел кровь, текущую у нее изо рта.

Два старых адвоката задыхались.

– Вот и все, – заговорил Сирс. – Ева была мертва. Мы пятеро стояли как зомби над ней, обнаженной и неживой. Льюиса вырвало на пол, и остальные были близки к этому. Мы не могли поверить в случившееся – в то, что мы сделали. Это не может служить оправданием, но мы пребывали в самом настоящем шоке. Я думаю, какое-то время мы стояли, дрожа в тишине.

– Потому что тишина эта была безмерной, – сказал Рики. – Она обрушилась на нас, как этот снегопад. Наконец Льюис проговорил: «Надо вызвать полицию». «Нет, – возразил Эдвард, – нас же посадят в тюрьму. За убийство».

– Сирс и я попытались убедить его, что никакого убийства не было, но Эдвард возразил: «Хороши же вы будете, когда вас лишат права адвокатской практики. После всего случившегося». Джон проверил у нее пульс и дыхание, но одного взгляда на нее было достаточно, чтобы убедиться, что она мертва. «Я думаю, это убийство, – сказал он. – Мы пропали».

– Рики спросил, что же делать, – сказал Сирс, – и Джон ответил: «У нас только один выход. Спрятать тело. И спрятать там, где его никогда не найдут». Мы смотрели на это тело, на окровавленное лицо и чувствовали свое поражение – она победила. Такое было ощущение. Ее ненависть спровоцировала нас на нечто, очень напоминающее убийство. И теперь мы гадали, как его скрыть – легально и морально, как решиться сделать страшный в своей безнравственности шаг. И мы решились.

Дон спросил:

– Где вы решили спрятать ее тело?

– В шести милях за городом был старый пруд. Очень глубокий. Футов двадцать. Сейчас там его уже нет. Его засыпали и построили на том месте торговый центр.