Питер Страуб - История с привидениями [litres]

Если мне когда-либо потребуется адвокат, подумал Дон, я без сомнений выберу тебя.

Похоже, что и Питера убедили слова Сирса:

– Не знаю, удастся ли мне достичь такого мастерства, – сказал он, возвращая Сирсу улыбку.

«Что ж, – размышлял Дон, когда все ушли. – Голоса с пленок потерпели неудачу: прослушивание еще крепче сплотило их четверых. Критика Питера в адрес Сирса была полна юношеского максимализма, но в то же время стала и наградой, и Сирс по достоинству оценил ее».

Дон вернулся к магнитофону и, нахмурившись, нажал на кнопку «Play». Вкрадчивый поначалу, радостный ее голосок продолжал:

– …и об Алане Маккични, и все другие истории, которыми я старалась прикрыть от тебя истину. Я действительно страстно желала, чтоб ты понял: твоя интуиция намного сильнее и тоньше, чем у кого бы то ни было. Ты удивил даже Флоренс де Пейсер. Но что хорошего это дало? Как твоя Рэчел Вярни, я живу на свете с тех самых пор, как этот континент освещали лишь маленькие лесные костры, с тех самых пор, как американцы одевались в кожу и шкуры, и даже в те времена люди ненавидели нас, а мы платили им взаимностью. Твой род такой добродушный, и самодовольный, и самонадеянный – внешне: и такой неврастеничный, и трусливый, и так лелеет себя – внутренне. По правде, мы терпеть вас не можем, оттого что находим вас бесконечно скучными. Мы бы давно уже покончили с вашей цивилизацией, но сознательно жили на ее окраинах, вызывая восстания, и междоусобицу, и мелкую панику. Мы поселились в ваших снах и воображении, потому что только в них вы нам интересны.

Дон, ты делаешь роковую ошибку, если недооцениваешь нас. Разве можно победить облако, мечту, поэму? Человечество полностью в плену своего воображения. Хотите найти нас? Ищите в своем воображении, в своих снах. Но, несмотря на разговоры о воображении, мы неумолимо реальны – реальны, как ножи, поскольку разве они тоже не есть инструменты воображения? – и если мы захотим напугать вас, мы напугаем вас до смерти. Потому что вы умрете, Дон. Сначала твой дядя, затем доктор, потом Льюис. Потом Сирс, а за Сирсом – Рики. А следом за ними – и все остальные, кого бы вы ни призвали себе в помощь. По большому счету, Дональд, ты уже мертвец. Так что с тобой покончено. И Милбурн умрет вместе с тобой». Певучий луизианский акцент улетучился; из голоса исчезла даже женственность. В нем не осталось вообще ничего человеческого: – Я потрясу Милбурн до основания, Дон. Я и мои друзья вытянем клещами душу из этого жалкого городишки и раскрошим его кости своими клыками.

Зашипела пустая пленка, и Дон, сняв катушку с магнитофона, сунул ее в коробку. Двадцать минут спустя он убрал все катушки в коробки, сложил в стопки, затем перенес их в гостиную и долго и методично скармливал их огню камина: они дымились, извивались, отвратительно пахли и наконец таяли черными пузырями на пылающих поленьях. Если б Альма видела его сейчас, она бы смеялась.

«Дональд, ты уже мертвец».

– Черта с два! – громко сказал Дон. Он вспомнил измученное лицо Элеонор Харди, так быстро съеденное старостью; Альма десятилетиями потешалась над ним и Клубом Фантазеров, принижая их достижения и конструируя их трагедии, пряталась во мраке за фальшью маски и выжидала момента для смертельного прыжка.

«И Милбурн умрет вместе с тобой».

– Если только мы не ударим первыми, – сказал он пламени. – Если только мы на этот раз не подстрелим рысь.

Около семи утра Рики Готорн повернулся на кровати и застонал. Паника и тревога наполняли его, и темнота настораживала: надо скорее вставать, надо что-то делать, чтобы предотвратить какую-то страшную трагедию.

– Рики? – пробормотала рядом Стелла.

– Все хорошо, все хорошо, – ответил он и сел.

Окно на противоположной стене спальни смотрело в серую темень, подернутую редкой рябью лениво падающих снежинок, огромных, напоминавших снежки. Рики слышал, как колотится сердце: бум, бум. Кому-то грозила страшная опасность; за мгновение до пробуждения он увидел образ и знал, кто это был – во сне. Теперь же он знал лишь то, что ему нельзя оставаться в постели. Он отвернул одеяло и спустил ногу на пол.

– Опять кошмар, милый? – хрипло прошептала Стелла.

– Нет. Не волнуйся, Стелла, все нормально, – он погладил ее плечо и поднялся с постели. Желание срочно действовать, торопиться, не отпускало. Рики сунул ноги в тапочки, натянул поверх пижамы халат и тихо подошел к окну.

– Хороший мой, ты чем-то расстроен? Иди ко мне.

– Не могу. – Он потер лицо: ощущение тревоги все еще билось в груди, как птица, тревоги о том, что кто-то близкий сейчас в смертельной опасности. Снег преобразил задний двор Готорнов в цепь блуждающих белых хребтов и ущелий.

И именно снег помог вспомнить: снег, дунувший на него из зеркала в доме Евы Галли, краткое видение Эльмера Скейлса, бегущего, пошатываясь, по глубокому снегу, и лицо фермера, искаженное принудительной обязательностью перед безжалостной красотой; он поднимает ружье – и разносит выстрелом что-то маленькое в кровавые клочья. Желудок Рики словно перевернулся, сильно заболело внутри. Он прижал ладонь к животу и снова застонал. Ферма Эльмера Скейлса! Там началась последняя сцена агонии Клуба Фантазеров.

– Рики, что случилось?

– Я что-то видел в зеркале, – сказал он, выпрямившись, поскольку боль отступила, и понял, что для Стеллы его слова – полная бессмыслица. – Я имею в виду… что-то с Эльмером. Мне надо срочно ехать к нему.

– Рики, семь утра, Рождество.

– Это не имеет значения.

– Ну как же ты поедешь. Позвони ему сначала.

– Да, – сказал он, уже выходя из спальни, – я попробую.

Он вышел на площадку лестницы – а тревога все звенела, текла по венам (бум, бум), – рванулся в гардеробную и, похватав одежду, подбежал к лестнице, торопясь и одеться, и успеть позвонить.

Снизу донесся явственный шум. Рики положил руку на перила и спустился.

Сирс, полностью одетый и с зимним пальто, переброшенным через руку, вышел ему навстречу. Привычное выражение агрессивной вежливости исчезло с его лица, сменившись выражением тревожной напряженности.

– И ты тоже… – сказал Сирс, видя ту же напряженность на лице Рики. – Извини, если разбудил.

– Я только что проснулся, – ответил Рики. – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Возьми меня с собой.