Питер Страуб - История с привидениями [litres]

Нежно и крепко обнявшись на прощание, мы расстались. Альма уехала. Я отправился в библиотеку.

На первом этаже библиотеки я увидел Хелен Кайон – впервые после последней нашей встречи в лектории, когда с ней была Мередит Полк. Она не заметила меня; она ждала лифта с Рексом Лесли, преподавателем, с которым мы обменялись столами. Они увлеченно разговаривали; Хелен положила ладонь Рексу Лесли на спину. Я улыбнулся, мысленно пожелал ей удачи и свернул на лестницу.

Весь этот и следующий вечер я тщетно бился над лекцией. Мне было нечего сказать о Стивене Крэйне; он не был мне интересен; когда бы я ни взглянул на страницы – я видел Альму Мобли, ее искрящиеся глаза и улыбку.

Отправившись следующим вечером за пиццей и пивом, я увидел Альму в тени у бара «Ласт Риф». Заведение это считалось сомнительным, поскольку его завсегдатаями были байкеры и геи, предлагавшие себя. Я остолбенел: в первое мгновение я почувствовал не предательство, а страх. Она была в компании с мужчиной: явно посетитель бара – он держал кружку пива, – он определенно не был ни байкером, ни геем, высматривающим партнера. Высокий, в черных очках, с бритой головой и очень бледным лицом. И хотя одет он был неописуемо – в рыжевато-коричневые брюки и жилет для игры в гольф (надетый на голое тело? Еще мне показалось, что я разглядел какие-то цепи у него на шее), – он походил на зверя, на голодного волка в человеческом обличье. Маленький мальчик, изнуренный и босой, сидел на тротуаре у его ног. Вся троица, прячущаяся в тени стен, выглядела шокирующе странной. Альма держалась с мужчиной совершенно непринужденно; что-то изредка спрашивала, и он отвечал; они показались мне ближе, чем Хелен с Рексом, хотя не обменялись ни одним дружеским жестом. Мальчишка, сидевший у ног мужчины, иногда начинал дрожать, словно боялся, что его ударят. Эти трое смотрелись жутко, прямо гости из ночи – как семейка Чарльза Аддамса: характерная грация Альмы, ее манера держаться рядом с этим, похожим на оборотня, мужчиной и жалким мальчишкой, казалась нереальной и какой-то порочной. Я попятился, отчего-то решив, что если мужчина заметит меня – вмиг рассвирепеет.

Именно так, наверно, и выглядит оборотень, подумал я, потом вспомнил: Х. Х. Х.

Мужчина рывком поднял с тротуара трясущегося мальчишку, кивнул Альме и сел в машину со стороны водителя, так и не выпустив из рук кружку с пивом. Мальчик забрался на заднее сиденье. Через мгновение машина с ревом умчалась.

Этим же вечером, позднее, я, думая, что совершаю ошибку, но не в силах ждать до утра, набрал номер Альмы:

– Видел тебя часа два назад. Я не хотел беспокоить тебя, но… Я думал, ты в Сан-Франциско.

– Мне там было так скучно, и я приехала раньше. Тебе звонить не стала, чтобы не мешать работать. О, Дон, бедненький, ты, наверно, напридумывал себе что-нибудь ужасное!

– Что это за тип, с которым ты разговаривала? Бритый, в черных очках, рядом с ним мальчик – у байкерского бара?

– О, этот! Это с ним ты меня видел? Его зовут Грег. Мы знакомы еще по Новому Орлеану. Он приехал сюда учиться и бросил. А мальчик – его младший брат: их родители умерли, и Грег заботится о нем. Правда, я бы сказала, не очень хорошо. Мальчик умственно отсталый.

– Он из Нового Орлеана?

– Ну конечно.

– Как его фамилия?

– А что, ты в чем-то сомневаешься? Его фамилия Бентон. Бентоны жили на одной улице с нами.

Все это звучало убедительно, если не думать о том, как выглядел парень по имени Грег Бентон.

– Он из Х. Х. Х.?

Она рассмеялась:

– Бедный мой, ты перетрудился! И зачем я тебе рассказала…

– Ты в самом деле знаешь людей из Х. Х. Х.? – потребовал я ответа.

Она заколебалась:

– Очень немногих.

Я вздохнул с облегчением: я думал, что она приукрашивает себя. Может, и вправду «оборотень» всего лишь ее старый орлеанский знакомый. На самом деле то, как я увидел его в тени бара, напомнило мне, как я впервые увидел саму Альму: бесцветную, как привидение, на сумрачной лестнице университета.

– А чем этот… Бентон занимается?

– По-моему, чем-то вроде подпольной торговли препаратами.

Теперь все стало на свои места. Это соответствовало и его внешнему виду, и тому, что он болтался у «Ласт Риф». Альма же показалась мне слегка взволнованной – такой я никогда ее не видел.

– Раз уж ты освободился, пожалуйста, приходи и поцелуй свою подружку, – сказала она. Меньше чем через минуту я был за порогом.

Два странных события произошли в ту ночь. Мы с Альмой лежали в кровати под пристальным вниманием предметов, уже упомянутых мною. Всю ночь я скорее дремал, чем спал. Я потянулся коснуться оголенной руки Альмы; не хотелось ее будить. Но, едва мои пальцы коснулись кожи, я почувствовал удар: это было не похоже на удар электрическим током, а скорее на удар сконцентрированного чувства, удар отвращения – я словно притронулся к слизняку. Я отдернул руку, а она повернулась и пробормотала:

– Все хорошо, милый?

Я пробормотал что-то в ответ. Альма погладила меня по руке и опять заснула. Немного позже она приснилась мне. Я видел лишь одно ее лицо; но это было не то лицо, которое я знал, и его отчужденность заставила меня застонать от страха и тревоги; и на этот раз я окончательно проснулся, не до конца осознавая, где я и с кем лежу рядом.

Наверно, с того дня и начались перемены, хотя наши отношения оставались, на первый взгляд, прежними, по крайней мере до продолжительной поездки на уик-энд в Стилл Вэлли. Мы часто и счастливо занимались любовью, Альма продолжала восторженно говорить о том, как мы заживем после свадьбы. Я же продолжал любить ее, несмотря на мои сомнения в полной правдивости некоторых ее высказываний. Ну а сам я, будучи писателем, не был ли тоже в какой-то мере лжецом? Ведь в основе моей профессии лежал вымысел: я придумывал события и окружал их деталями, достаточными для того, чтобы вымысел выглядел правдоподобно; если же кто-то другой занимался приукрашиванием фактов, это меня не так уж расстраивало. Мы решили пожениться в Беркли в конце весеннего семестра, и свадьба казалась официальной гарантией нашего счастья. Но я думаю, что перемена уже произошла, и отвращение, вспыхнувшее, когда я ночью коснулся ее кожи, было знаком того, что началось все уже давно, просто я этого не замечал.

Еще одним свидетельством перемен было, конечно, то загадочное «одобрение», которое я заслужил. В конце концов утром, перед самой лекцией по Крэйну, я спросил Альму об этом напрямик; в то утро я нервничал и был напряжен, поскольку знал, насколько недобросовестно подготовился, и я сказал:

– Послушай, это одобрение, о котором ты все время твердишь, – оно твое, или миссис де Пейсер, или чье-то еще? Я теряюсь в догадках. Надеюсь, не твоего знакомого торговца лекарствами. Или его ненормального братца?