Питер Страуб - История с привидениями [litres]

– Нет. Они занимаются более серьезными вещами. Они члены Ордена.

Я был ошеломлен; я словно рухнул в бездну. Я рисовал в своем воображении сатанизм, ведьминский шабаш; калифорнийский психоз в его худшей форме.

По моему лицу она это поняла:

– Я сама не принимаю в этом участия. Я просто знакома с ними.

– Как этот Орден называется?

– Х. Х. Х.

– Но… – Я подался вперед, не веря своим ушам и думая, что ослышался. – Не может быть… Х. Х. Х.? Xala…

– Xala Xalior Xlati.

Шокированный, я отказывался поверить; глядя на ее красивое лицо, я чувствовал удивление и страх. Х. Х. Х. были не заурядной шайкой калифорнийских сумасбродов, наряжающихся в балахоны, – они пугали. Они были известны своей жестокостью, граничащей с дикостью; они были как-то замешаны в деле семьи Мэнсонов, и я слышал о них только в связи с этим. После завершения дела Мэнсона они, кажется, подались куда-то – вроде бы в Мексику. Неужели они все еще в Калифорнии? Уж лучше бы она мне сказала, что знакома с главарями мафии: от мафии можно ожидать мотивов, рациональных или же нет, мафия была признаком капитализма. Х. Х. Х. – это уже из области ночных кошмаров.

– И эти люди ваши друзья? – спросил я.

– Вы сами спросили.

Я покачал головой, все еще не оправившись от потрясения.

– Не беспокойтесь об этом. Или о них. Вы их никогда не увидите.

Теперь я совсем по-другому представлял себе ее жизнь, она показалась мне зловещей; Альма легко улыбалась, а мне вдруг стало страшно. Словно я ступил с освещенной солнцем тропинки в темные джунгли; и я подумал о Хелен Кайон, сидящей сейчас в библиотеке со своими шотландскими чосерианцами.

– Я очень редко вижусь с ними, – сказала она.

– Но ходите на их собрания? Бываете в их домах?

Она кивнула:

– Я же говорю – это мои друзья. Но не волнуйтесь так об этом.

Возможно, это было ложью – еще одной ложью, поскольку мне показалось, что она не совсем искренна со мной. Однако все ее поведение, даже ее участие по отношению ко мне, свидетельствовало о том, что она говорит правду. Она поднесла ко рту чашку с кофе, сочувствующе улыбаясь мне, и я увидел ее стоящей у костра с чем-то окровавленным в руках…

– Нет, вы в самом деле волнуетесь. Я не состою в их организации. Я лишь знакома с людьми из нее. Вы спросили меня. И я решила, что вам следует это знать.

– Вы были на их собраниях? Что там происходит?

– Не могу сказать. Это всего лишь другая часть моей жизни. Маленькая. И вас она не затронет.

– Пойдемте отсюда, – сказал я.

Думал ли я уже тогда, что она даст мне материал для романа? Скорее нет. Я подумал, что ее контакт с этой группой более незначителен, чем она это представила; я смог убедиться в этом лишь однажды, и намного позже. Она приукрашивала, преувеличивала, – убеждал себя я. Х. Х. Х. и Вирджиния Вулф? И «Великая иллюзия»? Совсем не вяжется…

Нежно, почти дразняще, она пригласила меня к себе в гости. Это было рядом с кафе. Когда мы оставили позади шумную улицу и свернули в менее освещенный квартал, она совершенно непоследовательно начала рассказывать мне о своей жизни в Чикаго. Поэтому мне не пришлось расспрашивать ее о прошлом. Мне даже послышалось облегчение в ее голосе: от того ли, что она «созналась» в своей связи с Х. Х. Х.? Или потому что я не приставал с расспросами? Скорее всего, последнее. Стоял типичный вечер уходящего лета, и теплый и прохладный одновременно. Несмотря на неприятное признание, ее непринужденная грация и такая же природная мудрость, вложенная в ее речь, ее почти неземная красота вдохновляли меня, и впервые за много месяцев я чувствовал себя счастливым. Я словно пробудился от зимней спячки.

Мы дошли до ее дома.

– Первый этаж, – сказала она и поднялась по ступеням к двери. Я чуть задержался, чтобы полюбоваться ею. Воробей вспорхнул на перила и наклонил головку; я чувствовал запах горящих листьев; Альма обернулось, и лицо ее было неясным и бледным в тени крыльца. Однако – удивительно! – я отчетливо видел ее глаза, как если бы они светились, словно кошачьи:

– Может, пойдете со мной? Или вы такой же благоразумный, как и ваш роман?

Я отметил тот факт, что она читала и мою книгу, и критику на нее, и поднялся вслед за ней.

Я не представлял себе, какой могла быть ее квартира, но мне следовало бы догадаться, что она не имела ничего общего с неопрятным жильем Хелен. Альма жила одна – как я и предполагал. Все в большой комнате, куда она меня привела, объединял единый стиль, единая точка зрения: это была одна из самых шикарных комнат, какие я когда-либо видел. Толстая бухарская дорожка бежала через всю комнату; дорогие столики пристроились по обеим сторонам расписного камина. Широкий письменный стол у окна. Шикарные полосатые кресла; большие диванные подушки; лампа от Тиффани на столе. Я оказался прав, предположив, что ее родители были обеспеченными людьми. Я спросил:

– Вы не совсем типичная студентка аспирантуры, не так ли?

– Я решила, что окружить себя этими вещами было бы благоразумнее, чем держать их на складе. Еще кофе?

Я кивнул. Теперь я видел ее в несколько ином свете. Если Альма и казалась непохожей на других, непонятной, это оттого, что она была особенной; она получила такое необычное воспитание, о существовании которого девяносто процентов американцев не подозревают и допускают только теоретически, воспитание, я бы сказал, ультрароскошной богемы. И если пассивность Альмы и была естественной, так это оттого, что ей никогда не приходилось принимать самостоятельных решений. В свои мысли я привнес кормилиц и нянюшек, школьные годы в Швейцарии, каникулы на яхтах. Это, думал я, и объясняло ту ауру безвременья, вечности, окружающую ее; вот почему я вообразил ее летящей мимо отеля «Плаза» в двадцатые годы, годы Фицджеральда: подобное богатство – из другой эпохи.

Когда она вернулась с кофе, я спросил:

– Как вы смотрите на то, чтобы отправиться в путешествие на недельку-другую? Мы могли бы остановиться в доме в Стилл Вэлли.

Альма подняла брови и вскинула голову. Меня поразило то, что ее пассивность была двуполой, как, наверно, бывают двуполыми проститутки.

– Вы удивительная девушка, – сказал я.

– Ага, как из «Ридерс Дайджест».

– Едва ли.

Она сидела передо мной на пухлой диванной подушке, поджав под себя ноги, такая невероятно притягательная, соблазнительная и в то же время такая неземная, божественная, что я отбросил мысль о двуполости. Мне даже показалось невероятным, как такое могло прийти мне в голову. Я страстно хотел ее; я знал, что она будет моей, и сознание этого торопило меня.

Деньги на стол, приятель…

К утру я уже был от нее без ума. Мы отправились в постель совершенно буднично. После того как мы проговорили час или два, она спросила: