Питер Страуб - История с привидениями [litres]

– Очень хорошо, Дональд, – сказал он и удалился.

Все произошло так быстро: только что передо мной стоял молодой профессор, а в следующее мгновение я уже смотрел в лицо девушке в белом платье. Той самой аспирантке, что недавно остановила нас с Хелен на лестнице.

Сейчас она выглядела совершенно иначе: бледность пропала, легкий золотистый загар покрывал лицо и руки. Прямые светлые волосы блестели. Блестели и ее бледные глаза: в них искрился калейдоскоп разноцветных осколков света. В уголках рта – две тоненькие скобочки иронии. Она была восхитительна, она казалась самой очаровательной из всех девушек, каких я встречал, – это не голословное заявление, поскольку Беркли населяло такое количество красавиц, что каждый раз, поднимая глаза над преподавательским столом на аудиторию, видишь два-три новых очаровательных лица. Но в той, что стояла передо мной, не было ни нескладности, ни самоуверенности, ни «проверочной» вульгарности, обычно присущих студенткам-выпускницам: она просто выглядела правильной, полностью в ладах с самой собой. У Хелен Кайон не было и шанса.

– Это было прекрасно, – сказала она, и едва заметные складочки в углах рта изогнулись и стали шутливыми. – Я так рада, что пришла послушать.

Впервые я заметил южный акцент: веселая медлительная певучесть.

– И я, – сказал я. – Благодарю за комплимент.

– Хотите насладиться успехом в одиночестве?

– Это приглашение? – Тут я спохватился, что, польщенный, слишком тороплю события.

– Что, простите? Нет, я так не думаю, – ее губы дрогнули: что за мысли.

Я взглянул на верх амфитеатра аудитории. Хелен и Мередит были уже в проходе и спускались к двери. Хелен, наверно, пошла сразу же, как увидела, как я смотрю на блондинку. Если она знала меня так хорошо, как утверждала, то сразу же поняла, что я чувствовал. Хелен вышла через дверь, не оборачиваясь, но Мередит Полк попыталась уничтожить меня взглядом.

– Вы кого-то ждете? – спросила девушка.

– Да так, ничего существенного, – сказал я. – Разрешите пригласить вас на ленч? Я не успел перекусить и теперь умираю с голоду.

Я понимал, что веду себя как последний эгоист; но я понимал и то, что девушка, стоящая передо мной, уже больше значит для меня, чем Хелен, и, отпуская Хелен вот так, сразу – как настоящий ублюдок, по словам Мередит, – я исключал недели, а то и месяцы душераздирающих сцен. Я не солгал Хелен: она всегда сознавала хрупкость наших отношений.

Мы шагали по территории университета. Альма существовала в безукоризненном согласии со своей женственностью: даже тогда, когда я наконец взглянул на нее при солнечном свете, она казалась бесконечно юной, вечной и лучащейся священной, мифической красотой. Самоотрешенность Хелен начисто лишала ее изящества, и сейчас она казалась мне лишь кратким мгновением – как отблеск льдинки на горизонте. Мое первое впечатление от Альмы Мобли: она, казалось, могла бы шествовать с такой же легкой грацией и по итальянской пьяцце шестнадцатого столетия, и в двадцатые годы нынешнего (это вероятнее), минуя отель «Плаза», и Скотт Фицджеральд провожал бы ее одобрительным взглядом, залюбовавшись потрясающими ногами. Это, конечно, звучит абсурдно… Несомненно, я сразу обратил внимание на ее ноги, я чувствовал все ее тело; однако видения средневековой Италии и Фицджеральда у «Плазы» не были метафорами, маскирующими похоть. Просто каждая ее клеточка излучала изящную непринужденность и свободу – это было совсем не типично для обыкновенной аспирантки английского факультета Беркли.

Эти впечатления копились на протяжении шести месяцев, а я пытаюсь выдать их за первые: меня оправдывает то, что их ростки уже появились, когда мы вышли из университета и направились к ресторану. То, что она приняла мое приглашение с таким желанием, с такой беззаботностью, наводило на мысли о ее проницательности, трезвости ума и даже некой пассивности – тактичной иронической пассивности красавицы из разряда тех, кого собственная красота держала в заточении, как принцессу в башне.

Я повел ее в тот самый ресторан, который, по словам Либермана, слишком дорог для студентов. Впрочем, для меня – тоже. Но церемония шикарного обеда как нельзя больше подходила ей, мне и праздничной атмосфере нашей встречи.

И тут же я понял, что именно ее хотел бы отвезти в дом Дэвида в Стилл Вэлли.

Звали ее Альма Мобли, она была родом из Нового Орлеана. По ее манерам я догадался, что росла Альма в обеспеченной семье; отец ее был художником, в детстве она подолгу жила в Европе. Рассказывая о своих родителях, она употребляла прошедшее время, и я понял, что их уже нет в живых. Это тоже накладывало отпечаток на ее поведение, на некую ауру отрешенности от всего, кроме себя.

Как и Хелен, она училась на Среднем Западе, в чикагском университете – это было так нехарактерно: Альма в Чикаго, в этом неистовом городе, – затем ее приняли в Беркли аспиранткой. Из ее рассказа я понял, что она просто дрейфовала по университетской жизни и, в отличие от Хелен, не чувствовала в себе никакого глубокого предназначения. Она стала аспиранткой, потому что обладала способностями к механике литературной работы и была в ней безупречна; она считала, что больше ни на что не способна. И приехала она сюда, в Калифорнию, потому что ей не нравился чикагский климат.

Я чувствовал с необычайной ясностью, насколько не подходят ей декорации ее жизни и эта пассивная самодостаточность. Я не сомневался, что она могла бы с блеском завершить работу над своей диссертацией (по Вирджинии Вульф), а затем успешно преподавать в любом из маленьких колледжей, разбросанных вверх и вниз по побережью. И тут, внезапно и с потрясающей силой, когда она подносила ко рту ложку мятно-зеленого авокадо, меня поразило видение. Я вдруг увидел ее шлюхой, проституткой Сторивилла 1910 года, ее волосы экзотически завиты и взлохмачены, ее ноги танцовщицы обнажены – все ее нагое тело предстало передо мной во всех подробностях. Еще одно видение из области профессиональной отстраненности, подумал я, однако это не уменьшило его силы. Оно чрезвычайно взволновало меня – сексуально. Альма говорила о книгах – говорила не так, как Хелен, а как простой читатель, – а я смотрел на нее через столик и мечтал стать единственным для нее, хотел схватить ее, встряхнуть и заставить по-настоящему взглянуть на меня.

– У вас есть парень? – спросил я ее.

Она покачала головой.

– Так вы не влюблены?

– Нет. – И она улыбнулась очевидности вопроса. – Был мужчина в Чикаго, но все в прошлом…

– Один из тамошних профессоров?

– Один из доцентов. – Еще одна улыбка.

– Вы были влюблены в него? Он был женат?

На мгновение взгляд ее стал серьезным: