Питер Страуб - История с привидениями [litres]

– Возможно, – пробормотал Готорн.

Меня так и не покидало чувство, что они исподволь, ощупью пытаются проникнуть в самые глубины моего внутреннего мира.

– А какое все это имеет отношение к сердечному приступу моего дяди? – спросил я скорее для самозащиты, но вопрос все равно был правильный и своевременный.

Это сработало – Джеймс решился рассказать мне все.

– …И с тех пор нас преследуют немыслимые ночи. Я знаю, что Джон страдал тем же. Не будет преувеличением сказать, что мы крайне напуганы. Надеюсь, вы не будете спорить?

Готорн и Льюис Бенедикт выглядели так, будто они вспоминали то, что предпочли бы не вспоминать, – оба покачали головами.

– Итак, мы бы хотели получить вашу помощь – помощь эксперта – в таком объеме, на какой вы только способны, – заключил Сирс. – Очевидное самоубийство Джона глубоко потрясло нас всех. Даже если он и злоупотреблял наркотиками, в чем я очень сомневаюсь, я не считаю его потенциальным самоубийцей.

– Как он был одет? – спросил я. Это была случайная мысль.

– Одет? Не помню… Рики, ты обратил внимание на его одежду?

Готорн кивнул:

– Мне пришлось выбросить ее. Поразительный подбор вещей – жилет от смокинга, пижамная куртка, брюки от другого костюма. Носков не было.

– Это то, что Джон надел в то утро? – поразился Льюис.

– Меня это тоже поначалу шокировало, потом я забыл. Слишком много событий…

– Но он был таким утонченным мужчиной, – сказал Льюис. – Черт, если в одежде Джона была такая путаница, значит, и в его голове творилось то же самое.

– Совершенно верно, – сказал Сирс и улыбнулся мне. – Дон, ваш вопрос был очень проницательным. Ни один из нас не подумал об этом.

– Но это вовсе не упрощает все до такой степени, чтобы можно было сделать однозначный вывод о путанице в его голове, – подчеркнул я. – В том самом случае, на котором я основывался в своем романе, мужчина убил себя, и я нисколько не сомневаюсь, что его разум был в смятении, но я так и не выяснил, что же произошло на самом деле.

– Вы говорите о своем брате, не так ли? – спросил умница Рики Готорн. Следовало ожидать, что они все знали: очевидно, дядя рассказал им о Дэвиде. – Это был тот самый случай, на который вы ссылаетесь?

Я кивнул.

– Ничего себе, – обронил Льюис.

– Я обратил все это в историю с привидениями. Я не знаю, что произошло на самом деле.

Некоторое время все трое выглядели очень взволнованными.

– Что ж… – сказал Сирс Джеймс. – Даже если вы не привыкли проводить расследования, я уверен, вам это по плечу.

Рики Готорн откинулся на спинку своего экстравагантного дивана; бабочка у него была безукоризненная, но нос покраснел и глаза уставшие. В окружении своей огромной мебели он казался маленьким и потерянным.

– Вы очень поддержите обоих моих друзей, если поживете здесь немного, мистер Вандерлей.

– Дон.

– Хорошо, Дон. Поскольку вы, кажется, готовы к этому и поскольку я очень устал, предлагаю нам всем попрощаться. Вы останетесь на ночь у Льюиса?

– Прекрасная мысль, – сказал Льюис и поднялся.

– У меня один вопрос, – сказал я. – Вы просите меня подумать о … сверхъестественном… или как вам будет угодно это называть, чтобы себя самих избавить от подобных мыслей?

– Проницательно, но неточно, – сказал Сирс Джеймс, нацелившись на меня голубыми глазами, как двумя дулами. – Мы постоянно об этом думаем.

– Да, чуть не забыл, – сказал Льюис. – Встреч Клуба Фантазеров больше не будет? Кто-нибудь считает, что нам надо их прекратить?

– Нет, – сказал Рики со странным вызовом. – Ради бога, давайте продолжим. И ради нас самих – будем встречаться как прежде. И пусть Дон участвует.

Вот так. Каждый из них, старых друзей моего дяди, был по-своему замечателен: но не сходили ли они с ума? Я даже не мог быть до конца уверен, что они рассказали мне все. Они очень напуганы, а двое из компании уже умерли; и недавно я писал здесь, в дневнике, что Милбурн кажется мне благодатной почвой для Доктора Рэбитфута.

Я чувствовал, что реальность ускользает от меня, как только я начинаю воображать, что все происходящее вокруг является сюжетом одной из моих книг.

Вся беда была в том, что у меня начинало работать воображение. Совпадение двух самоубийств – Дэвида и доктора Джеффри – вот в чем главная трудность. (А Клуб Фантазеров даже не догадывался, что это совпадение – главная причина моей заинтересованности в их проблеме.) Во что меня здесь втягивают? В историю с привидениями? Или во что-то другое, не просто историю? Эти трое пожилых мужчин слышали лишь отголоски событий двухлетней давности и вряд ли они могут знать, что просят меня вновь коснуться наиболее странного и необъяснимого периода моей жизни, заставить меня перелистать назад календарь самых тяжелых и разрушительных дней: вернуть меня на страницы моего романа, который стал моей попыткой как-то согласовать те события с действительностью. Но разве возможна здесь какая-то реальная связь, даже если это всего лишь связь одной истории с привидениями, вытекающей из другой, – как это произошло с Клубом Фантазеров? И возможна ли какая-то фактическая связь между «Ночным сторожем» и тем, что случилось с моим братом?

Есть лишь один путь к ответу на вопрос. Мне необходимо потратить какое-то время, неделю или две, чтобы записать в подробностях факты – какими я их помню – о себе, Дэвиде и Альме Мобли. Описав их в романе, я неизбежно преувеличил их и, поступив так, сфальсифицировал свои собственные воспоминания. Если бы меня это удовлетворило, я бы, конечно, не стал писать роман о Докторе Рэбитфуте – он ведь та же Альма, только с черным лицом, с рогами, хвостом и музыкальным сопровождением. Точно так же, как и Рэчел Варни в «Ночном стороже» – не более чем Альма в маскарадном костюме. Альма намного удивительнее Рэчел. Что я хочу попытаться сейчас сделать – не создавать вымышленные ситуации и вымышленные особенности и странности, но проанализировать особенности и странности, которые были на самом деле. В «Ночном стороже» все разрешилось, все встало на свои места; в жизни же – ничего не разрешилось и ничего не встало на свои места.

Мы познакомились с Альмой не так, как Сол Малкин познакомился с Рэчел Варни – в парижском кафе, – обстановка была намного банальней. Это произошло в Беркли, где у меня, работавшего там по годичному контракту преподавателем, появились первые наметки моей книги. Должность моя была удачной для начинающего писателя, и я отнесся к ней весьма серьезно. Я вел раздел писательского мастерства и два раздела американской литературы. Второй предмет занимал основную часть моего времени, и мне приходилось читать столько не очень хорошо знакомых мне произведений, классифицировать такой колоссальный объем тем, что времени на писательство оставалось совсем немного. И если я едва был знаком с Хоэлсом или Купером, то с критическими статьями, обязательными в структуре курса, – и подавно. Я оказался с головой погружен в рутину своих лекций: брал с собой домой материал по писательскому мастерству, чтобы пробежать его за ленчем или ужином в баре или кафе, а вечера проводил в библиотеке, роясь в библиографиях. Порой мне удавалось поработать дома и над собственной книгой; но чаще в глазах у меня рябило, желудок бурчал от кофе на английском факультете, а мои инстинкты прозаика притуплялись школярским вздором. Время от времени я приглашал перекусить одну девушку с факультета – недавнюю дипломантку по философии университета Висконсин. Ее звали Хелен Кайон; в преподавательской стояли двенадцать столов, и наши с ней – рядом. Она читала мою первую книгу, но та ее не впечатлила.