Грей - Мальформ

– Ну да. В конечном счете, нам ведь тоже стоит расти… Развиваться. Нельзя же быть вечными практикантами… Тут сказано “профессор Ванé”, никаких уточнений.

– Не просто “профессор Ванé”, – вставил Уинтроп, – а “дорогой профессор Ванé”!

– Хорошо, дорогой профессор .

– Только вот, – Ванé все пел свою песнь, – я еще им не стал.

– И не станешь, если будешь отказываться.

– Я бы предпочел провести день согласно собственным планам, но, видимо, иного выбора у меня нет, ты же меня не оставишь в покое… а Милтоны не отстанут от моего отца, стоит полагать. Ничего не поделаешь…

– Мы не можем его подвести. Работа есть работа. И это промысел Единства, тем более.

– Ты не промок? На улице несколько сыро… – сменил тему Ванé, обратив внимание на мокрые пятна на плаще мальформа.

– Нет, благодарю за заботу. Ты хочешь полететь?

– Ха! Если бы. Пока что я не горю желанием произвести на семейство Милтонов подобное впечатление! – Он изобразил фокусника, развел руки, снял невидимую шляпу и поклонился таким же незримым дамам и джентльменам. – Но, должен признать, это выглядело бы эффектно!

Ио усмехнулся. Минуту назад Уинни препирался, но сейчас уже загорелся этой поездкой.

– Люблю, когда ты улыбаешься. – Ванé подошел ближе и провел рукой по прядям белоснежных волос, затем по его шее. На его пальцах осталась перламутровая пыльца. Он растер ее двумя пальцами, вдыхая аромат – слишком сладкий, пьянящий. Невыносимо. Нестерпимо. Это кружило голову. Истинная амброзия, которая самого его делала бабочкой, летящий на зов цветка.

– Это так смущает… – Ио взял Ванé за руку.

– А меня – ничуть. – Уинтроп хохотнул, увлекая мальформа за собой в полумрак бокового кулуара. – Ах, как я обожаю этот храм! После службы тут будто бы остается сам дух Единства! Давай и мы еще немного задержимся?

Не только вы, но и многие люди (а еще мальформы) сочтут такую чрезмерную привязанность странной, но сердцу нельзя приказать, а уму тем более.

И так уж устроен разум Ванé. Уинтроп не видел в этом ничего омерзительного, как нет ничего ужасного в том, чтобы целовать собственное отражение в зеркале – вполне физически или одним лишь взором. Любоваться собой, прихорашиваться, поворачиваться перед волшебным стеклом в фас и профиль.

Кто-то боялся мальформов, иные их боготворили или же воспринимали в качестве своеобразных домашних питомцев, способных говорить и мыслить. Или того хуже – как собственность. А не так ли мы воспринимали рабов совсем до недавней поры?

У Ио есть своя собственная воля. И у него. Они оба свободны и вольны принимать решения.

– Это неправильно, – говорил мальформ ему много раз, – ты слишком увлечен.

– Весь этот мир неправильный, – отвечал тот. – Капля неправильности ему не повредит. А теперь дай-ка мне получше тебя рассмотреть!

– Мне до сих пор это кажется странным…

– Но ты прекрасно понимаешь, что это нормально. – Ванé замолкал, просто смотрел на него, а все аргументы Ио тогда иссякали.

– Ах, Уинни! – срывалось наконец с его губ, когда они снимали защитные кожухи с его крыльев.

– Ио, мой прекрасный Ио, – шептал тот. – Ты и сам все знаешь. Моя любовь к тебе ни с чем несоизмерима. Ты прекрасен! А твои крылья, их рисунок! Власть и краса дарованы тебе, дабы покорить само небо!

Пожаром взметнулись четыре крыла, пыльца летела во все стороны. Ио представал перед своим создателем во всем великолепии. В пустых залах церкви любоваться его природой – самое то, ведь тут нет вещей, которые могли бы взлететь, когда их коснется блестящая пыль.

Завороженный ренвуар держался на значительном расстоянии, чтобы способность его мальформа не возымела эффекта на него самого (это сулило некоторые неудобства), наблюдая за этим выступлением для одного единственного зрителя – только для него.

Никто не понимал Уинтропа Ванé так, как Ио. Никого он сам не понимал и не ощущал так живо, как своего мальформа. Они созданы друг для друга. Только и всего.

Мальформы состоят из сущности ренвуаров. Все это бред. Он не мог сотворить нечто настолько волшебное. Его внутренний мир не так глубок в своем многообразии и великолепии, не так хорош собой, как Ио. И он благодарил и Аксидеуса, и Лжебога, и Единство, Первозданность и Непервозданность, все силы этого и иного мира за то, что послали ему этот лучший из даров. И, конечно же, своего мальформа, который отыскал в нем все самое светлое; то, что Ванé похоронил так глубоко в дебрях своей души и сам уже не мог к этому подобраться.

Это осознание и принятие пришли не сразу, долгое время и сам он терзался чувством вины, пытался что-то искать в себе и вне своего сознания, какие-то ответы, оправдания и отрицания. Но Уинтроп ощущал себя рыбой, которую выпустили в большие воды. Что еще ему оставалось, кроме как плыть, жить и наслаждаться этим? Тем более эти воды не выбросили его на камни, не позволили прочим морским тварям заглотить его целиком. Этот бескрайний океан подарил ему не просто само дыхание на пару взмахов жабрами, но свободу и жизнь.

Ио же считал, что тот ненавидит его за это. Но это неправда. Любовь и ненависть могут устраивать гонку между собой за право взять верх над тобой. Ненависть сперва коршуном кружила вокруг Ванé, но клевала она только его собственное тело, стучала в висок, норовила вырвать его глаза. Он никогда не винил Ио ни в чем, не презирал и не ненавидел.

Нужно ему об этом сказать. Пусть он не поверит в очередной раз и заморгает, едва наклонив голову, но твердить это Уинтроп готов постоянно, каждодневно, пока тот не уверует в их Единство.

– Мы с тобой одно целое. Я никогда не смогу тебя ненавидеть. – Однажды это прозвучало.

Пальцы мальформа разрезали темные волны волос ренвуара. На них осталась его пыльца вместе с кожным салом и бриолином. Ио влип в его паутину, запутался в ней окончательно. И сам не мог этому противиться странным просьбам, хотя много раз пытался.

Мальформ опасался, что их заметят, осудят, разлучат. Но его ренвуара, казалось, ничего не заботило. Он слишком самоуверенный, наглый и безрассудно храбрый. Но эти черты не достались ему самому. Может тогда бы все казалось чуточку легче?

В этом мире есть люди, не являющиеся ренвуарами, как и ренвуары, живущие отдельно от мальформов. Они подарили им жизнь, за сим с них довольно.

В первом случае можно столкнуться с непониманием и ненавистью, во втором – с неисчерпаемыми одиночеством и тоской. Мальформ и ренвуар связаны очень крепко, ничто не может оборвать эту нить: ни расстояния, ни попытки игнорировать реальность. Лишь смерть обоих. Но учения Единой Формы твердят – даже после этого вы останетесь едины.