Грей - Мальформ

Цена независимости друг от друга для мальформа и ренвуара очень высока, нестерпима, как их собственная с Уинтропом сила притяжения. Тогда зачем противиться ей? Если это предрешено.

– Нам нужно идти… – Сложив крылья, Ио подбирал с каменных плит свой плащ, кожухи и бандажи, которые использовал, чтобы убрать свою прекрасную особенность.

– Еще чуть-чуть, Ио. И там снова капает.

– Для этого и придумали зонты.

– Как хорошо, что я не прихватил его. Нам придется переждать немного.

– У выхода есть парочка на такой случай.

– Прошу тебя, Ио! А затем поедем к этим Милтонам!

– Так уж и быть, Уинни…

В храмы приходили, чтобы получить утешение, и они – не исключение. Сумрак собора и монотонное капание скрыли еще на пару мгновений двух обреченных, но счастливых (каждый из них по-своему, но все-таки) безумцев.

“Дорогой профессор Ванé, рады сообщить вам, что в Милтон Хаус появился новый ренвуар. Это наша прекрасная Эдит. Мы будем рады видеть вас в нашем доме. После выполнения ваших обязанностей с превеликим удовольствием и надеждой на ваше согласие приглашаем вас на праздничный ужин в честь сего знаменательного события.

Лорд Аддерли от Милтонов”

La feinte

“Свободен лишь тот, кто может позволить себе не лгать”.

Альбер Камю

У Эдит сегодня день рождения. Светлые платья, ленты, запах абрикосового джема и едва различимый аромат полиантесов. Все это кружило голову, а она сама кружилась в танце, крепко сжав теплые ладони Куинси. Та что-то болтала про предлежание плодов, а Эдит чудились груши, яблоки и персики, а еще она все время твердила про новейший метод родоразрешения в сложных ситуациях – Кесарево сечение, мол, сейчас акушерство дошло до того этапа, когда применялся этот способ не только для того, чтобы извлечь дитя из чрева умершей матери, но и спасти жизнь самой роженице.

Эдит родилась в 16 часов и 59 минут. Об этом ее спросила мисс Бёрни, а она ей ответила. То же самое ей говорила матушка, отец и даже Аддерли. Появилась она на свет самым обычным способом, как рождаются все здоровые дети у здоровых матерей. А произошло это в их доме. О своем предлежании она ничего не знала. Стало быть, головное, так рассудила Куинси, помешанная на акушерстве больше всех, даже в день рождения ее лучшей подруги. А раз уж это праздник рождения, то, пожалуй, говорила она о своем профессиональном увлечении еще более, чем всегда.

Все они сейчас рядом с ней: отец, Гарвана, мать и Аддерли, всевозможные гости и их мальформы – все кружились в танце и пели. Минутная стрелка достигла отметки 58.

Ровно восемнадцать лет назад в Милтон Хаус царила точно такая же шумиха. И виновница всему этому празднику и гвалту – новорожденная Эдит, еще этим именем не названная.

– Сюрприз! – Раздался голос, и в гостиную влетели двое юношей: один брюнет с глазами чайного цвета, а другой – весь такой светлый точно снег и с красными очами белого кролика.

Они внесли на подносе торт с зажженными свечами. Считать нет смысла, их восемнадцать, она это и так знала. Куинси захлопала в ладоши.

Стрелка на 59 минуте. Все замерло, все замерли. Время задувать свечи, но и сама Эдит окостенела – пытается сделать шаг, но не может. Часы бьют пять. И все по-прежнему стоит.

И как внезапно все закрутилось с бешеной скоростью.

Эдит ощутила нестерпимую боль внизу живота. Под ее светлым платьем что-то набухло, роилось и жужжало, будто кто-то поместил туда пчелиный улей.

– Нам нужно спасти твое дитя! – Куинси схватила со стола нож для торта.

Свечи погасли, Эдит не успела их задуть. Не успела загадать желание. Не успела обрадоваться. Не успела… ничего…

– Нет! – Она пыталась защититься. – Куинси, нет! Я не беременна! Это…

– Это мальформ! – вскрикнула подруга. – Сейчас. Сейчас, моя милая. Я тебе помогу. Только потерпи.

– Что? Нет! Остановись! Мне уже восемнадцать… – Эдит попятилась назад, мотая головой. – Это невозможно… Нет!

– Посмотри на часы, глупышка! – Куинси оказалась рядом. – Держите ее! – велела она, а сильные мужские руки тут же скрутили вырывающуюся именинницу.

Эдит устремила взор на часы: 16 часов и 59 минут. Одна минута. Оставалась всего одна минута, чтобы стать ренвуар. Что может быть хуже? Что может быть более несправедливым?

Брюнет и его мальформ все еще держали поднос с тортом, стоя перед ней. И они же (или их точные копии?) крепко вцепились в ее плечи, не давая сбежать.

“Все это какое-то безумие!”

– Не может этого быть! – взревела она, суча ногами, но все тщетно.

Ей никто не поможет. Отец и мать куда-то пропали. Гости тоже. Остался только Аддерли. Он равнодушно взирал на все это со стороны, сидя во главе стола.

Куинси взмахнула ножом. Эдит ощутила острую режущую боль. Ее белое платье моментально стало красным.

– Я его вижу! – Куинси торжествовала, упиваясь своей правотой. – Вижу! Вы видите? Вы тоже это видите?! У меня получилось! Я смогла! Я настоящая акушерка!

Теряя сознание, Эдит глянула в зияющий разрез – тот открылся ртом на ее животе, чавкал желто-белыми губами, выплевывая кровь. Она поскользнулась, начала падать, но ее все еще удерживали и не собирались отпускать.

Уже и она сама, и парни – ее захватчики, и пол, и все кругом стало алым. Куинси танцевала одна в самом центре залы, размахивая ножом и разрезая воздушное пространство вокруг. Тут и там открывались все новые и новые червоточины Первозданного – в них клубилась удушливая красная мгла. Эта тьма плакала, а Куинси продолжала отплясывать под кровавым дождем.

– Ну-ну! Ну-ну-ну! Ну-ну! – пела она.

Пасть на животе Эдит разверзлась вновь. Ей казалось, что она смотрит на себя со стороны. Бесконечная краснота раскинулась целой долиной, морем, океаном, она застилала все и простиралась во все стороны, ни конца ни края. А девушка утопала в ней до тех самых пор, пока не коснулась самого дна. У всего есть какое-то завершение.

Там она увидела три черных глаза, которые пронзили ее.

– Амам… – Раздался уродливо детский голос не пойми откуда. – Амам… Ам. Ам. АМАМ.

А затем она падала, падала и падала во мрак. Бесконечно долго.

– Мисс Эдит, мисс Эдит! – звала ее женщина. Ей вторил плач, какое-то мурлыканье и бульканье.

Эдит открыла глаза. Она лежала в своей кровати. Рядом с ней очутилась вовсе не Куинси с ножом, а Ханна – одна из служанок Милтон Хаус. Девушка любила ее больше остальных. Ханна – самая добрая и покладистая из всех.