Татьяна Иванько - Байкал. Книга 6

– Что я говорю?! Что я говорю?! Как ты смотрела на него сей день. И всякий раз эдак смотришь! Он прямо мёдом лился, и ты вьюнком вокруг него, так и вилась, так и изгибалась…

– Я вилась?.. Да ты что?! Да ты… Дурак ты… Орсег… придумал… такое придумал… и ты что все эти годы из-за того, что было тогда? Что тогда… но ничего же не было, Ар! Он даже руки моей не тронул, не то, что… Он говорил, что так и будет…

Я заплакала. Арий встал, поддёргивая штаны, одеваясь. Лампа на полу разлилась маслом и подожгла пол, он спокойно затоптал пламя.

– Нечего плакать, идём в дом, – сухо сказал он. – Здесь… воняет мышами, и Бог знает чем…

– Никуда я не пойду с тобой! А мыши мои друзья…

– Щас же! – рявкнул он.

– Иди сам, куда хочешь! Устроил казнь на сотни лет! Придумал и…

Тогда он просто подошёл и, не обращая внимания на отмахивания и брыкание, взял меня с постели и, перекинув через плечо, понёс вон. Зайдя в горницу в доме, бросил на постель и сказал:

– Не смей никогда впредь ложиться отдельно от меня! Никогда! Я всю землю переверну, даже ад, но найду тебя! И никакой Орсег тебя от меня не спасёт.

– Зачем?! – закричала я со слезами. – Ты давно не любишь меня! не веришь, считаешь дрянью, лгуньей, зачем держишь при себе, зачем…

– Никогда не говори, что я не люблю тебя! – порычал он. – Эта любовь – моя кровь, вся моя плоть, вся душа! Ничего иного во мне вообще нет!

– Тогда почему ты такой теперь?

– Что?! Не нравлюсь? Орсег лучше?!

– Дурак!

– Ах, дурак?!

И он рванул меня к себе, переворачивая на живот, чтобы снова взять как суку, так, чтобы я стёрла лицо, колени и локти о жесткую льняную простыню, а потом, перед концом, дернуть за плечи, поднимая, прижать мою спину к своему животу, и тиская груди, и продолжая толкать всё глубже и сильнее, порычать, поворачивая моё лицо к себе и целуя-кусая губы:

– Такой дурак не по нраву тебе?!.. Не по нраву теперь?.. Другой лучше?.. Кто лучше? Кто из них?.. Яя…Яя-а…

Как ни удивительно, как ни ужасно, совершенно неправильно и даже дико, но меня вместе с ним накрыла громадная волна экстаза, ослепляя, оглушая, почти лишая чувств…

И именно в эти мгновения я поняла, что что-то сломалось или в Арике или во мне, или в нашей любви, или в мире, но продолжать так нельзя, мы катимся в бездну…

Я застал Арика в таком положении, в каком не видел никогда прежде. И я застал его одного. Собственно этим и объяснялось его странное состояние. Я ехал сюда к нему несколько дней, вначале в повозке, потом верхом на ишаке через перевалы, через которые когда-то перешли орды, ведомые Мировасором, а мы перелетали вначале с Ариком, а после с Аяей на самолёте. И вот мне открылся уже хорошо знакомый вид, красивой чашей раскинутой долины с круглым озером, наклонной площадкой, на котором стоял дом и пристройка, что некогда мы строили здесь сообща. Не так давно это было, а кажется, вечность…

Арик сидел на скамье у стола в середине двора, на котором были в беспорядке разбросаны листы и свитки. Возле лежали какие-то странные предметы, опять его придумки-приспособы, и казалось, что всё это, включая самого Арика, здесь не первый день. Поражённый этой картиной настолько же неожиданной и странной, насколько и пугающей, я слез со своего странного вислозадого скакуна, и тронул брата за плечо.

– Ар?.. Арик, что с тобой?

Он медленно поднял голову, глаза его были воспалены от долгой бессонницы и смотрения в никуда.

– Ты… в образе моего брата явился ныне?.. Обмануть хочешь? Прочь! – поговорил он пересохшим горлом, отстраняясь.

Я понял, за Кого он принимает меня, и ещё я понял, что он не только сидит здесь уже не меньше двух дней, но и не шевелится и даже воды не пьёт. Эдак и умер бы, если бы я не приехал…

Потому я взял ковш и зачерпнул воды в лохани, что стояла в сенях, и принёс ему, чуть не наступив на курицу, что в беспорядке бегали по двору.

– Выпей, Ар, – сказал я, поднося ковш к его губам.

– Яду мне принёс? Так я им уж полон до краёв… – похрипел Арик.

– Выпей, дурень, это вода, не яд, и я не Он, я – Эрик, твой брат, – сказал я и плеснул водой ему на губы и подбородок, намочил и грудь, конечно.

Почувствовав воду во рту, Арик выхватил ковш и прильнул к нему так, что в несколько огромных глотков, выпил до дна.

– Ещё… дай! – задыхаясь, посипел я.

– Нет, отравиться и водою можно, коли без умеренности, – сказал я. – После ещё попьёшь. А теперь молви, что тут у вас приключилось?

– У нас? Где ты видишь нас-то? Я один… один… один! Один я! – вдруг заорал он, срывая окончательно горло. – Один я! Эр… я один!

Он закатился в своём безумном крике, продолжая повторять снова и снова, что он один, вцепившись себе в волосы, кусая пересохшие и растрескавшиеся губы, клонясь со скамьи, чуть-чуть и упадёт…

Я понял только одно, что он настолько не в себе сейчас, что говорить с ним нельзя, чтобы окончательно не свести с ума. И потому просто встряхнул его, орущего, что он один, и потащил к дому. Вот жаль, зелена вина-то нет, лучше бы я назавтра от похмелья маялся, чем теперь видеть, как он, потеряв рассудок, вопит, стараясь разорвать себе горло и грудь, а может, и сердце. Ах ты, Арик, что ж тут стряслось-то у вас?

Прошёл не один день, прежде чем Ар смог говорить. Вначале он катался по полу и орал, вырывая волосы, стучал кулаками в пол, себе по голове, покусал губы в кровь, искусал кулаки. Я ждал, пока он перестанет бесноваться, понимая, что даже, если я плесну на него сейчас ведро ледяной воды, это не поможет, пока он не обессилит, этот кошмар не прекратиться. Мучением было дожидаться и осознавать, что ничем не можешь помочь. Я вышел на двор из горницы, где всё было перевёрнуто и разбросано, я никогда не видел жилище Арика в таком виде и это пугало не меньше, чем его теперешний вой. Я отвёл ишака в сарай, где стояли несчастные некормленые лошади Арика, их козы и задал корма всем. Выйдя снова под вечереющее небо, я подумал недолго и, заприметив маленькую птичку на ветке яблони, что росли здесь, окаймляя двор садом, я сказал вслух:

– Птичка-невеличка, отнеси весь Селенге-царице…

Признаться, я был уверен, что ничего не произойдёт, я не могу представить, что крошечная безмозглая пичужка может услышать меня да ещё передать Аяе какую-то весь. Но произошло изумляющее меня действо: птичка вдруг перестала клевать что-то на этой ветке и, повернув маленькую головку, взглянула на меня разумным чёрным глазком.

– Чирик?.. – спросила она.

Я обрадовался, вот здорово! А я и не знал, что найти Аяю можно, оказывается намного проще, чем любого из нас. Захочет она откликнуться, другой вопрос, но весь получит. А потому я сказал птичке всё, что увидел здесь и попросил Аяю вернуться, где бы она ни была теперь.