Роман Шмыков - Вниз по лестнице

Тут тихо и так знакомо. Иной раз я воображал, что всё это сон или происходит не со мной. Это фильм, глупое кино прошлой эпохи про чудовищ из Ада или с другой планеты. Нет, это не я здесь на холодном бетонном полу лежу и смотрю в потолок, по которому бегают отсветы огня.

Голова гудела, горло саднило, а в лёгкие провалился уголёк. Я сложил руки на груди и ощутил своё сердцебиение, похожее больше на стук молотка по рёбрам. Окна звук не пропускали, но вот через дверь я словил крики внизу. Даже голову не поднял, когда различил опять рык и неистовый вопль того, кого в эту самую секунду рвали на куски. Из глаз по сухой коже покатилась слеза. Я даже не ожидал, что эта капля вообще появится.

Внизу кто-то продолжает кричать.

Затылку становилось холодно, но я всё ещё лежал на полу. Спина затекает вместе с задницей, и тело начинает ломить, пока мозг проваливается в яму сознания.

Оно рычит внизу, оно словно знает, что я где-то рядом. Чудовище ищет меня одного…

Я очнулся уже утром. Даже позы во сне не поменял, пальцы на груди всё ещё были сомкнуты в замок и вообще отнялись. Если проснулся здесь, то события прошлой ночи оказались правдой. Я встал и шатаясь подошёл к окну. Солнце светило за крышами многоэтажек. Розовое марево на небе постепенно голубело, а пожар под окнами давно превратился в тонкую линию чёрного дыма.

Я бы тебе рассказал, что мне снилось, но телефон не работает. Да он, наверное, и сломан вовсе. Извини, что давно стал таким. Я не терял надежды, никогда, но теперь, похоже, надо с этим смириться. Вечно бегать и прятаться я не смогу, верно?

Я открыл дверь и спустился по лестницам. Оказалось, что перила были вымазаны кровью, и прикинуть боюсь, как она здесь оказалась. На первом этаже рядом с лестницами валялась оторванная человеческая рука в багровой луже, смешавшейся с цементной пылью. Я переступил её и пошёл дальше.

Чудовище стояло у выхода и не шевелилось, лишь волосатые чёрные плечи вздымались при каждом вдохе. Оно скалилось, своими маленькими, налитыми кровью, глазами уставившись на меня. Я сделал шаг, и эта тварь тоже сделала шаг навстречу. Наши движения происходили почти синхронно, лишь с той разницей, что у твари четыре ноги, а у меня всего две. Мы встретились в самом центре цеха, и чудовище возвысилось надо мной, капая слюной мне на плечи.

Что за эту ночь изменилось? Кардинально – ничего. Я остался прежним. Но кто я теперь? И почему стою здесь? Почему вообще вышел вместо того, чтобы спрятаться? Или почему не убегаю сейчас? Я будто знаю то, что просто не могу сейчас вспомнить. Оно держит меня на одном месте, и я стою, ожидая чего-то.

Чудовище оскалило зубы и повалило меня на землю. Я подумал, что услышу хруст собственных костей, но оно сделало это аккуратно, с заботой. Я положил голову на пол и посмотрел ровно вверх, на огромную голову, чьи челюсти густо набиты острыми зубами. Тварь наклонилась поближе, и среди зубов проглянули обрывки чьей-то кожаной куртки. Пахло отвратительно, я даже не моргал, ожидая исхода.

Чудовище прижалось носом к моей груди. Я встретился с ним взглядом, в нём плавало моё отражение. Там я сам себе показался чужим. Чудовище открыло пасть…

И лизнуло меня…

Как бы я ни относился к религии, но запах ладана в церкви люблю ещё с самого детства. Ещё прадедушка водил меня совсем маленького на службу, по дороге рассказывая о Боге. Как оказалось, его Боге, ведь моим он так и не стал. Я давно переехал из родного города, но до сих пор посещаю тамошнюю церковь. Привычка ли? Возможно. Просто не смог не ходить туда хотя бы раз в месяц, преодолевая почти двести километров, чтобы снова попасть в этот храм. Его отреставрировали два года назад, и теперь он выглядит великолепно.

Внутри запах всё тот же, совпадение буквально на сто процентов. Снаружи многое изменилось, но внутри всё осталось прежним. Даже многие лица те же. Сверху, прямо перед глазами, до сих пор огромное арочное окно с ликом спасителя. Если утром приходишь, часам хотя бы к восьми в летнее время, то свет, пройдя сквозь это окно, будет обволакивать твоё грешное тело. В детстве я думал, что ощущаю любовь Господа, но это оказалось обычное тепло солнца.

Крестик ношу до сих пор. Мне его тот же прадедушка тут и купил, сказав, чтобы я следил за ним так, как не слежу ни за чем другим. Я сдержал данное тогда обещание, и до сих пор на груди, крепясь к тонкой серебряной цепи, у меня висит небольшой крестик с распятым Иисусом. Я его не снимаю даже тогда, когда отправляюсь в душ или бассейн. В цепочке уверен, и вряд ли она когда-нибудь подведёт.

За стенами церкви настоящая уральская зима. Температура утром, когда я выезжал из города, была около минус двадцати семи, может даже тридцати. Мои усы заиндевели, пока я шёл от машины до церкви. Снег густо падал с неба и хрустел под сапогами. Кроме меня не было никого на улице, все внутри. В детстве думал, что тут собирался целый город по воскресеньям, ведь каждый раз встречал здесь одних и тех же людей. К слову, вижу их и сейчас. Они совсем состарились, а молодые забыли уже, что такое церковь и религия. Думаю, они давно не ощущают связи между этими словами.

Я перекрестился у порога, глядя на запорошенные снегом сапоги, и забрался внутрь. Очки сразу запотели от перепада температур, пришлось снять их и убрать в нагрудных карман. Видеть намного хуже я не стал, да и прямо сказать не к окулисту пришёл. Отряхнув ноги, пробрался чуть дальше, мимо лавки со свечками и нескольких молящихся у кандила [3] Большой подсвечник в церкви . Под тем самым окном стоял старый иконостас. Я перекрестился ещё раз, закрыв глаза. Помню, как детстве никак не мог запомнить порядок движений. Сначала лоб, потом грудь, затем… «Православный, ты ПРАВОславный!» – твердил прадед. Потом правое плечо, замыкает всё левое. И так три раза. Местный Бог, как говорят, любит троицу.

Что я испытываю при этом? В первую очередь, для меня это особая дань уважения прадеду. Он был бесконечно мудрым, но при этом, что меня сильно удивляло, абсолютно безграмотным. Время было трудное, и вместо школы прадед работал, каждый вечер не забывая благодарить Бога за то, что хотя бы это Он дал. Сам я получил высшее образование, даже два, если считать те экономические курсы, но вера так и не нашла места в моей жизни. Скорее, она его потеряла, когда мне исполнилось пятнадцать. Что-то щёлкнуло внутри, какой-то рубильник, и я перестал посещать церковь. Прадед к тому времени уже восемь лет как скончался.

Я не был на его могиле три года, хотя кладбище всего в километре от этой церкви. Просто не могу туда вернуться. Кажется, что вера снова может поселиться в моих мыслях, и я этого даже боюсь. Почему? Потому что это не вяжется с тем, какой образ жизни я веду и кем стал.