Роман Шмыков - Вниз по лестнице

– Что случилось? Почему встали?

– Я первым не пойду.

– Просто шагайте и смотрите в оба.

– Умный дохуя? Вот и иди первый!

Это был Витя. Он растолкал всех вокруг и достал свой телефон, включил фонарь. Я машинально посмотрел вверх, но ничего не увидел кроме кранов и «паука» [2] Специальный крюк для захвата больших платформ с бетонными плитами . Мы все медленно двинулись вперёд, держась очень близко друг к другу. Я даже дыхание задержал. Витя освещал перед собой дорогу к выходу. Ворота были погнуты и открыты. Снаружи почему-то отсутствовал свет, хотя фонарь там должен был включаться автоматически после девяти часов вечера вплоть до самого июня.

Я прислушивался не только к тому, что происходило вокруг меня, но и старался различить что-то за стенами цеха. Но опять ни единого звука, как в вакууме. Мы дошли до ворот, и Витя поднял руку, мы остановились.

– Да бля… – ругнулся в гневе тот, кому я случайно наступил на пятку.

– Прости.

Мы оба шептали, но потом оказалось, что все негодовали, только каждый по своему личному поводу.

– Что такое?

– Я выгляну наружу и посмотрю, – Витя говорил, повернувшись к нам и опустив фонарик к полу, – стойте здесь и ждите команды.

Витина храбрость сильно удивляла. Не то чтобы я его считал трусом до этого момента, просто далеко не каждый из здесь присутствующих смог бы хоть чуть-чуть приблизиться к его уровню самообладания, да ещё и людей вести за собой. В голове я уже прокручивал ситуацию, как бы мне Витю после всего этого отблагодарить, потому что нет на Земле того, что можно ему преподнести за спасение своей шкуры.

Витя стал выходить наружу. Я с замёрзшим сердцем ждал хоть чего-то. Мысленно был готов услышать крик, который означал бы, что мы все ошиблись, решив так опрометчиво выбраться из раздевалок. Фонарик у ворот снова мелькнул, и внутрь гусиной походкой забрался Витя. Это заставило меня вздрогнуть.

– Вокруг ничего, только за первым формовочным цехом дым идёт. Просто побежим к выходу. Андрей, твоя машина у ворот?

– Да, но максимум шесть человек влезет ко мне.

– Ладно, приготовь ключи сразу, – Андрей принялся аккуратно копошиться в своей сумке, – у кого ещё машина рядом?

– У меня, я могу взять двоих. На заднем всё заставлено.

– Так выкинь! – Витя чуть поднял голос, но не переходил за рамки шёпота.

– Ага, если ты сможешь быстро выковырять мини холодильник, то я тебе поклон отвешу. Я его полчаса запихивал!

– Хрен с тобой, кто…

– Моя чуть дальше, с другой стороны дороги, – оповестил я, зачем-то подняв руку. Витя ослепил меня фонариком, и я сильно зажмурился, от чего перед закрытыми глазами побежали разноцветные круги, – только она там три дня уже стоит. А если не заведётся?

– На улице не минус тридцать, куда она денется? – голос где-то спереди попытался меня отчитать, но я и ухом не повёл. Я достал из сумки наощупь связку ключей и переложил в карман.

– Хорошо, примерно разделитесь по машинам. Я тоже возьму четверых, держитесь рядом со мной.

Витя развернулся и снова стал выходить наружу. Мы одной массой двинулись за ним, пригнувшись сильнее, чем раньше. Я всё так же шёл позади всех и выбрался последним из цеха. Меня обдало прохладным ночным воздухом. Пахло гарью, но не так сильно, чтобы начать задыхаться. Я озирался вокруг, но не сказал бы, что искал очертаний твари в темноте.

Нигде не было света, вообще. Ни в одном окне ни одного дома, и лишь жалкий кусочек луны тускло блестел над нами. Мы ползли практически на коленях, уставив фонарики к земле, и только Витя направил свой вперёд, одной рукой держа того, кто идёт прямо за ним. Я схватился за кого-то, сжимая в кулаке его куртку. До сих пор не знал, кто это, но держался как за последнее, что может меня спасти.

Если мышечная память не обманывала, то мы должны были уже доползти до ворот, миновав арматурный цех. Я чуть поднялся и вгляделся в темноту, прорезаемую Витиным фонариком. Впереди мелькнули синие решётки забора вокруг завода с облупившейся краской, а затем показался и КПП, дверь которого с нашей стороны была густо измазана кровью.

Витя остановился у самых дверей калитки.

– Все поделились?

Мы шёпотом отчитались и взялись крепче друг за друга. Я вообще всеми силами вцепился в чей-то рукав. Слева и справа от меня встали два человека, которые поедут со мной. Я нащупал ключи от машины в кармане, и это придало уверенности, странной надежды, что скоро я буду дома, и то, что происходит вокруг, покажется уже не таким страшным и опасным.

Витя быстро оглянул нас, но не успел он взяться за ручку, как сверху его подтянула мохнатая лапа. Телефон упал, и в падении фонарик показал нам уже знакомое чудовище, успевшее засунуть половину Витиного тела в зубастую пасть. Мы рванули кто куда. Меня толкнули, и я упал на копчик. Резко ощутил отсутствие кого-либо вокруг, будто все, кто только что были рядом, просто исчезли без следа. Что-то впереди громко чавкает и хрустит Витиными костями. Я судорожно крутил головой по сторонам, но видел лишь мерцающие фонарики разбежавшихся людей.

Я побежал, как мне показалось, обратно. Глаза никак не могли привыкнуть к этой тьме, и я рвал, полностью доверившись ногам. Ринулся по дороге, которую преодолевал пять дней в неделю уже целое десятилетие. Вытянул руку вперёд, но было ощущение, что стою на месте, лишь асфальт перемещался подо мной как беговая дорожка. Трудно дышать. Сзади на меня кто-то закричал, но вопль сразу оборвался. Там звучал тот самый лай, от которого сердце превращается в безжизненный кусок камня. Я бежал и бежал, делая повороты, которые должны были привести к цеху…

И я не ошибся. Получалось разглядеть лишь несколько метров вокруг себя, будто двигался со слабым фонарём над головой, но впереди уже погнутые ворота цеха. Я не мог дать себе отчёта, почему вернулся обратно и именно сюда. В этот цех, который снова превратился в ловушку, в капкан, из которого без посторонней помощи не выбраться.

Я судорожно глотал воздух, миновав пропарочные камеры и очутившись у лестничных пролётов. Вбежал наверх, хватаясь за измазанные чем-то вязким деревянные перила, и буквально на лету закрыл на засов двери раздевалки. Упав животом на пол между шкафчиками, я пытался дышать более размеренно, но никак не получалось.

Здесь было светлее из-за пожара снаружи, который не убавился с тех пор, как мы все вышли отсюда. Меня поглощало чувство одиночества. Я снова здесь, но теперь один, и вообще не представляю, что будет дальше. Поднять голову не получалось, она стала чугунной, а мышцы ног буквально одеревенели, невозможно согнуть их в коленях хоть чуть-чуть. Слабость окутывала меня, но о том, чтобы уснуть, и речи идти не могло.