Олег Кот - Письма к козьему богу. Ковчег

Местные ревнители благочестия так гордятся собой, куражатся, истории пишут своего несусветного величия и благородства, а на деле обливают кипятком настоящие, живые, руки Богородицы, когда та посещает Россию, плюют ей в лицо, таскают за волосы и гонят из храма на ее же праздник. Уличным девкам почтения больше. Но пойди об этом скажи. Тебя разорвут на куски, поскольку чтут только Ее изображения, но не Ее Саму. И всегда прикрываются Главным Аргументом – «это единичный случай»!

В субботу как ни в чем не бывало на «новом» японце к храму подкатил настоятель. Поглядел на его обнову и ахнул! Куда у человека глаза глядели? Правосторонний руль, возраст лет надцать пять, движок забит грязью и хрипит на низких высотах. Хлам.

– Сколько отдали?

– Сто тридцать.

– Не жалеете, что купили такую убитую рухлядь?

– Да… – отец Михаил замер, не зная что и сказать.

Пауза. Здесь так не принято – заискивающие улыбочки, поздравления с обновкой. Стоит, растерянная улыбка тает на его лице.

– У сына нет машины. Я для начала ему купил. Пусть ездит.

– А, это совсем другое дело. Он ее быстро угробит, – развернулся и пошел в храм.

Или она его, подумал я. Прошло полгода. Сын попал в ДТП, машина всмятку. Его девушка стала неподвижной на всю оставшуюся жизнь. Перелом позвоночника, корсет с цепями и ортопедическая кровать. Еще троим или двоим досталось порядком. Искалечило и их. А сам ничего. Ему дали полтора года колонии общего режима. Сын священника отправился мотать срок на кичу. Но и это не все. Выглядело все это довольно странно. Машину освятили, благословили и на тебе.

– Ты что, ничего не знаешь? – взялись просвещать меня прихожане. – Все дело в деньгах – они не его.

– А чьи?

– А, да ты и впрямь ничего не знаешь. Слушай: ему странник с рюкзаком дал и на храм и на помин души. Больше ста тысяч в том рюкзаке носил. Сказал, тут на все хватит. А он эти деньги взял себе, любимому. Да еще как-то умудрился снять со счета покойного шесть или семь пенсий. А могила его сейчас почти не видна. Скоро с землей сравняется.

– Где она?

– Да здесь, в Лобово.

Тут я все понял. Вместо воли покойного часть средств отдать на благоустройство храма, тот все присвоил себе. И был наказан за это не Богом, а своим собственным сыном. А мне все выкладывали и выкладывали.

– Да еще побежал в банк, взял кредит в тридцать тысяч и купил себе машину. Не понравилась, отдал сыну, а сын ее раскурочил. Ужас! Так мы тут и живем. Он все в карман себе кладет и из храма все тащит себе домой. Вон, погляди, какой потолок, весь течет, того и гляди, на головы нам рухнет. А в Зименках отец Владимир уже третий ремонт делает.

Так умный актив храма восстанавливал меня против того, кто ему был не по зубам. Несколько раз просвирня буквально грызла священника за нежелание ремонтировать церковь, потом Таисия из церковной десятки. Тот парировал как мог, но ничего не делал, забирал из кассы все деньги и домой. Актив возмущался, мне рассказывали все новые и новые истории растаскивания храма, и я потихоньку проникался ненавистью к ненасытной алчности как таковой.

Вот и вся простая арифметика церковной бухгалтерии – три десятка старух кормят здоровенного дядьку-попа и всю его дружную семью. Но прокормить не могут. В ход шли требы, которые отец Михаил отбирал у своих коллег. Он частенько отпевал на чужих территориях, освящал дома, соборовал. Так делают только непорядочные священники. Его вызывал владыка, предупреждал, прорабатывал благочинный, но на все батюшка отвечал:

– Отпевал и буду отпевать. Мне семью кормить надо.

Из-за этого приход периодически трясло. Священник внезапно мог объявить, что литургия начнется в семь утра, а часы и того раньше. На утро было много недовольных. Пришли к половине девятого, а уже причащают. Но ему все эти обиды были безразличны – главное успеть заработать до того, как священник чужого прихода убедится, что его просто-напросто обокрал брат во Христе. Иногда ему отдавали отпевания знакомые батюшки. Они не передвигали службы и не колотили своих прихожан по воскресеньям. Зная, что отцу Михаилу все по барабану, они кидали ему кость стоимостью в две пятьсот, а сами служили по строго установленному времени. Им дороже были люди, регулярно ходившие в церковь. А отец Михаил уже в половине десятого ехал отпевать.

За все время нашего прозябания на своей исторической родине мы чаще всего сталкивались с непомерной скупостью, наглостью и просто патологической жадностью. Местные больше всего на свете хотят заполучить как можно больше денег. Деньги сводят с ума людей, живущих рядом с нами и смотрящих на нас как пустое место. Поэтому я не сильно верил, что священнику дали больше ста тысяч налом. И что он вместо ремонта или благоукрашения церкви взял все себе. Но люди упорно твердили мне, он присвоил дар Богу, поэтому его сын покалечил людей, угробил машину, купленную на деньги странника и сел в тюрьму. Не верил этому только один чтец Валера.

Прошло три года и я сам спросил батюшку об этом.

– Да, он дал мне деньги, – подтвердил мне священник.

– На ремонт крыши?

– Нет. Просто на помин души.

– Так на помин души или на храм дал вам живой человек?

– На храм, – ответил отец Михаил.

– А вы купили машину и отдали сыну?

– А чего тут такого? Он что, пешком должен ходить? У меня и жены своя и у него должна быть своя.

Больше спрашивать было не о чем. От всего, что мы видели в храме, голова шла кругом. Но это было только начало. Как только сыну вынесли приговор, все, что было заработано храмом во время церковных служб, стало уходить на зону. Чтобы того не трогали авторитеты, родителям приходилось везти продукты и откупные. Чем дальше, тем печальнее становились священник и его матушка. Постепенно все, что раньше покупал священник для храма, стал покупать сам храм на свои же деньги, то есть на милостыню из пожертвований, что опускали в церковный ящик и клали на поднос. О ремонте речи идти больше не могло. Храм не мог накопить такие суммы. А все, что смогли найти и выпросить у случайных меценатов, переходило в руки своего же батюшки.

Так он вырыл с Вадимом, тогдашним пономарем, за пятьдесят тысяч колодец, настолько мелкий, что в нем плескалась грунтовая вода, мутная и зимой и летом. А недостающее бетонное кольцо бросили под стеной. В него я клал дрова, чтобы те не мокли. Зимой колодец чаще всего промерзал так, что лед пробить было невозможно. Схватив ведра поутру, крайние бежали на общий колодец. Над храмом издевались как могли, требуя за покраску фасада несусветные суммы. А получив «аванс», бросали все наполовину. За все местные или батюшка требовали деньги. Сделать для храма за так что-либо не хотел никто, кроме единиц из числа верующих старушек.