Kaise Sagara - ANИА

– Без разницы. Можно и пешочком.

Джон нарочито легонько покашлял в кулак и ответил:

– Ну, почему сразу «без разницы»… В салоне-то как ни крути комфортнее, да и доберёмся мы до цели заметно быстрее – это ведь в первую очередь тебе надо. И более того – на горбу своём ты много не унесёшь, а с такой-то техникой хоть вагон и маленькую тележку барахла с собой вези.

– Чтобы она тебе служила – ей нужен уход, которого мы ей обеспечить не в состоянии.

– Увы, с этим трудно спорить, – протянул он, как бы признав поражение в нашем маленьком споре.

На нашем пути встретилась ещё одна деревенька. Как Безмолвное, почти копия – нас встречали такие же разбитые, пустые пыльные избы и покосившиеся заборы, пусть дворов здесь и было заметно больше. Эти виды всё больше вгоняли в мрачную, давящую тоску; складывалось ощущение, что вся эта разруха началась не пару месяцев и даже не год назад.

– Бездушное. Звучное название для такой деревеньки, – сказал Джон, вышел из универсала, хлопнул его дверью и замер. – Слышишь?

– Колокол? – спросила я.

– Ага, вон там, – он показал пальцем на скромных размеров каменную церквушку, стоящую посреди Бездушного – единственное строение в деревне, не выглядящее столь избито временем.

Мы приблизились к церкви и аккуратно, почти украдкой, вошли внутрь. Там нас уже встречал неспешно спускающийся по винтовой лестнице пожилой пастырь. Он бросил на меня взгляд пока спускался и сказал:

– Прокажённые?

– Нет, – ответил ему Джон. – Мы здоровые, проездом.

– То-то я вижу, что лица незнакомые.

Бородатый пастырь в тёмной мантии стоял перед нами полусгорбленный, почёсывающий свою шею, на которой висел тяжёлый золотой крест.

– Ну, с чем пожаловали в дом Его? – продолжил он.

– Мы услышали колокол, вот и решили справиться кто здесь, – вновь отвечал ему Джон.

– Самое время. Проповедь вот-вот начнётся.

– Мы здесь не за проповедями, старик.

– Так разворачивайтесь и идите прочь. Или вы не знали куда зашли?

– Вот зануда, – чуть ухмыльнувшись, толкнул меня легонько плечом Джон и кивнул на пастыря, а затем обратился к нему. – Лучше бы ты, дружок, вместо проповедей мертвецам на улицу вышел и посмотрел, что вокруг происходит.

– Ежели Он посылает вам трудности и испытания – значит, заслуженно, грехи ваши должны быть омыты страданиями. Это – кара Господня и воля Его, и не смей этому противиться, – со строгостью в голосе произнёс старик полушёпотом, потряхивая указательным пальцем правой руки перед нами.

– Почти всё, что с нами происходит, есть не воля богов, но людей, старик. Так было, есть и будет. Нет смысла молиться в мире, где нет бога. Нужно что-то делать, а не сидеть сложа руки и проповеди читать. Пошли отсюда, – бросил на меня взгляд Джон и отправился к выходу. Я недолго думая последовала за ним.

Только мы вышли из церкви, как пастырь начал читать свою проповедь для пустого зала.

– Ты чего это вдруг? – спросила я у своего товарища.

– Я даже общаться лишний раз с такими не имею желания – вредно. Это больной человек. Наслушаешься таких вот – и в голове тоже пусто станет.

– Больной? Ты про сигма?

– Да нет же. Кое-что другое. Наверное, так ведёт себя каждый психопат, что пытается заглушить боль и ничтожество своего существования подобным образом.

Мы вернулись к машине, сели на капот и закурили.

– Раньше, когда я был несколько моложе, я бы стал долго с ним спорить, препираться… В какой-то момент понял, что это бесполезно – некоторым удобнее жить в иллюзиях, уповая на то, что нечто сверхъестественное поможет им идти дальше, – он сделал задумчивую паузу, затянулся, выпустил облако дыма и продолжил. – На самом деле, за пределами бытия и мышления в этом мире больше ничего нет. Есть объективный материальный мир, и его отражение – в субъективном мышлении, в понятиях. Когда-то люди – слабые, беспомощные, невежественные – были вынуждены объяснять тогда ещё непостижимые для них явления природы чем-то фантастическим – из страха смерти и страха вообще. Боги, духи, – сегодня к ним обращается невежа, не понимающий материальных явлений, их связи в едином клубке, или же падший перед собственным практическим бессилием маленький человек.

– Страх, говоришь…

– Ага. Отец у меня тоже набожным был в последние годы своей жизни, а что толку? Не пристëгиваясь, перекрестится на икону, и поедет. На дороге и закончилась его вера, как и его жизнь… Очень глупо. Такая смерть ждёт каждого, кто уповает на нечто большее, чем он сам. Каждого, кто верит, а не познаёт то материальное, что его окружает.

– А ты, Джон? Ты боишься чего-нибудь?

– Я солгу, если скажу, что ничего не боюсь.

– Тогда чего ты боишься?

– А ты как думаешь? – с лёгкой улыбкой сказал он.

– Не знаю… Может, ты тоже боишься смерти?

Джон лишь посмеялся и ничего не ответил.

– Как думаешь, Коалиция пришлёт подкрепление, чтобы отбить регион у Конгломерата?

– Если бы могли – уже давно прислали бы. Расслабься, никто не придёт. Да и дело даже не в этом…

Нам осталось лишь поискать припасов в заброшенных избёнках и двинуться дальше. Что мы могли здесь найти, если нам улыбнётся удача? Чьи-то припрятанные пожитки: спички, крупа, закваски, сушёные грибы и яблоки, картошка. Надеюсь, ещё и воды чистой, ежели местные колодцы в порядке. Я посмотрела на часы на своей руке: ровно полдень.

Пока Джон тщетно пытался заставить наш универсал работать как следует – я осматривала эти бревенчатые остатки цивилизации. Сколько историй здесь захоронено: старые фотографии, книги… Вот на полочке потрёпанное, уже изрядно пожелтевшее фото какого-то коротко стриженного военного в форме, лет тридцати. На груди у него медаль со звездой. Он с лёгкой улыбкой смотрит на зрителя, и в глазах его читается надежда на мирную, сытую жизнь. Обратная сторона фотографии гласит: «Воробьёв Владимир Степанович, 1942 год, Юго-Западный фронт». Как же прожил ты жизнь свою? Погиб ли в бою, или встретил седину волос? Прошёл ли войну, тяжело вздохнув и оглянувшись после триумфа назад, к положившим свои головы павшим товарищам, или заснул вечным солдатским сном на одном из сотен и сотен полей сражений?.. Эхо минувших эпох до сих пор разносится по этим ныне покинутым своими обитателями избам. Смертный бой не ради славы – ради жизни на земле. Так или иначе, твой воинский огонь и доблесть, твои красные и дурные качества растворились ныне в земле и нескончаемой истории развития мира. О той войне рассказывал мне Джон, ещё в убежище, как о чём-то, решившем судьбы мира.

Теперь я тоже веду свой бой. Бой с неизвестностью, страхом; бой со смертью. Священный бой. Кто знает, когда он закончится? И чем? Найдётся ли спасение для человечества, как творил его своими руками этот простой солдат, или нет? Как бы то ни было, мой бой отныне – это идти вперёд; не остаётся ничего другого, кроме как довериться ему и отыскать сестру, и сигма поможет мне в этом. Я слышу биение её сердца, я чувствую её дыхание; между нами есть связь. Нельзя останавливаться, нельзя терять путь. Если что-то не сложится – я постараюсь найти решение. Другого не дано.