Роман Колесов - Сибирский подкидыш. Легенда тайги

В конце концов, дед сломался, и клятвенно пообещал рассказ продолжить после ужина.

***

Громко топая и отряхивая снег с валенок, Семён поднялся по крыльцу и вошёл в дом. Ольга сидела на полу у печки и фасовала высохшие травы по маленьким, деревянным кадушкам.

– Ну, чем порадуете? – улыбнулась рыжая. Огонь от топки придавал её волосам и бровям почти пылающий вид.

– Нечем порадовать, – отозвался дед, бросая шапку на гвоздь и поставив ружье у порога. – Танька дурная, зайца отпустила. Грей остатки похлёбки, поедим чего осталось и с утра опять пойдем.

– Юрка! – Ольга окликнула брата, который еще не успел войти в дом. – Прихвати там котелок, под крыльцом стоит.

Котелок вскоре оказался на печке. Похлёбки в нем было от силы миски на полторы. Всем по паре ложек. Но Оля за день хлеб испекла, так что надежда на ужин всё-таки оставалась.

– Гляди вот, чего ты наделала! – усевшись за стол, проворчал дед, открыв крышку котелка и с тоской поглядев внутрь. – Дурная твоя башка, будем теперь крохи собирать… – продолжил он, обращаясь к Тане. – Садись уж, чего встала там? Есть поди хочешь тоже…

Русая девчушка всё ещё стояла у порога, виновато опустив взгляд.

– Поняла, для чего заяц нужен? – Лука указал в котелок и взял со стола ложку. – Заяц -то вот он. Тут! Еда! – паренёк зачерпнул похлебку и поднес ложку ко рту. Однако съесть ее не успел.

Логическая цепочка объяснений, которые пришлось выслушать в лесу, слова «заяц», «еда», и ложка в руках сделали свое дело. Пытаясь исправить свой проступок, Танька схватила ружье и прицелилась в котелок.

Лицо её озарила счастливая улыбка.

– Еда! Заяц Стрелять! – обрадованно сообщила она и дернула спусковой крючок.

По счастью дед Семен уже при первых её криках сообразил, что дело плохо и успел шарахнуться в сторону. А вот братьям повезло куда меньше. Струя пламени из ствола ударила в котелок и горячие брызги похлёбки вместе с паром и кусками картошки полетели в стороны. Вопли Луки и Юрки слились в единый мат.

Кухня моментально наполнилась пороховым дымом, от грохота у всех заложило уши. Звон чугунного котелка всё ещё гудел будто колокол.

– Етить твою мать! – дед вскочил с пола и грохнул кулаками по столу. – Выгоню тебя к чертовой матери отседова! Не надо мне подкупа никакого, к черту все это! Собирай вещи и уматывай!

Таня молчала и растерянно глядела, искренне не понимая, что опять сделала не так.

– Убирайся отсюда, я тебе сказал! – вновь закричал старик и выхватил ружье из рук девчонки. – Чудо-юдо! Чего зыркаешь? Уходи сказал! ВОН из моего дома!

– Дедушка, прости её, – Ольга подскочила к порогу и заслонила Таню собой. – Она ведь как лучше хотела! Прости…

Лука и Юрка стянули с себя испачканные похлебкой рубахи и молча поглядели на Таньку. Размазывая суп по лицу, переглянулись меж собой и лишь пожали плечами.

– Дедушка… прости её, – подала тихий голос Таня, вышагнув из-за спины Ольги. – Дедушка прости её… – повторила она, поднимая взгляд и посмотрев в лицо старика.

Семён хоть и суровым был, а под таким взглядом и он не выдержал, отвернулся.

– Дай ей тряпку, – буркнул он после минуты молчания. – Научи уборку делать, может будет польза хоть какая-то.

– А если она порешит нас ночью?! – подал голос Юрка, выковыривая куски картошки из своих патлов. – Ружья надо спрятать тогда вовсе.

– И ножи, – подтвердил Лука.

Спорить никто и не стал.

Убрали всю опасную утварь от греха подальше. С уборкой Татьяна и Ольга справились быстро, кухня маленькая была. После поели свежего, пресного хлеба и расселись кто куда. Несмотря на всё случившееся, братья надеялись услышать продолжение истории.

Дед повздыхал, поворчал и продолжил рассказ…

***

40 лет тому назад

– Если хочешь, чтобы жила твоя Чернава и ребенок, то поторопись Семён… – во дворе поднялся ветер. Керосинка со скрипом закачалась, а вместе с ней и свет. – Домой беги, возьми чего надо в дорогу и сюда воротись, скажу ещё чего-то напоследок.

Горячо покивав головой, парень бегом бросился к своей повозке, распряг лошадь и, намотав уздечку, пришпорил кобылу. Ветер только усиливался, раскачивая вокруг верхушки деревьев, заставляя их трещать и гнуться.

Ещё один протяжный стон жены донёсся до ушей парня вместе с ураганом, прежде чем он скрылся за поворот.

До избы своей добрался быстро, лошадь фыркала, покрылась мылом, Семён её сразу к овсу поставил. Сам он забежал внутрь дома. Схватил ружьё, порох, краюху хлеба и кисет с табаком. Уже на пороге остановился снова и снял с иконостаса Богородицу, спрятав её под рубаху.

– Спаси и Сохрани… – прошептал Семён, выбегая наружу. Гроза набирала силу, покрывая сибирское небо паутиной из молний. Перекинув ногу через круп, парень потянул узду влево и с трудом отвел кобылу от овса.

Пришпорил её снова.

Деревья вокруг затрещали, вскоре брызнули первые капли дождя, быстро перерастая в ливень. Семён в отчаянии хлестанул кобылу несколько раз, в сердце все больше рос страх за жену и ребёнка.

И сердце старенькой Бурки не выдержало. Ноги лошади подогнулись на полном ходу, пропахав коленями грязь, она упала на размокшую дорогу и, прокатившись кубарем, едва не задавила седока. Отлетев на обочину, Семён врезался рёбрами в сосну.

Не обращая внимания на боль, парень вскочил и вернулся к Бурке. Дыхания в той уже не было. Семён зажмурился, вздохнул и провёл ладонью по морде верной коняги. Склонился, поцеловал ее в лоб и, подхватив снаряжение, пустился бегом через непогоду. Хромая и спотыкаясь, он все же добрался обратно, до дома Сычихи.

– Шибко любишь жену? – прищурилась рыжая знахарка, осматривая раненного, запыхавшегося и покрытого грязью Семёна.

Тот не ответил, только горячо дышал и хватал воздух ртом, будто рыба. Руками Семён повис на частоколе и с болью глядел на супругу. Чернава, укрытая от дождя навесом, все ещё не приходила в себя, шептала и бредила.

– Говори, не томи! – сбивчиво дыша, поторопил Семён. – Чего мне ещё знать надо в дорогу?!

Та вздохнула и сбросила с плеч промокшую шаль.

– Самое главное, я тебе вот что скажу, – произнесла она, и вместе с голосом среди туч затрещал раскат грома. – Если жену любишь, если ребенка хочешь спасти, то запомни. Коли попадется тебе цветущий папоротник в ночь на Купалу… – она склонилась вперед, в глазах блеснул зелёный огонь.

– Так вот чего ты хочешь?! – горько усмехнулся Семён, силясь перекричать гром и ветер. – Я мог бы и сам догадаться!

– Если увидишь цветок этот… – перебила его знахарка. – Стороной обходи, иначе сгинешь на той поляне. И помощи никакой не принесешь Чернаве своей. Про жену думай, про ребенка. Какие бы искушения и страхи не встретились тебе в том лесу, от всего беги. Не говори ни с кем, на окрики не оборачивайся.