Ирина Таланкина - Тишина

Родион не ответил ему. Он продолжал странно и задумчиво глядеть на Кирилла, словно видел на его месте призрак.

– Ты чего? – тот прищурился. Он знал и ужасно не любил этот взгляд.

– Мне кажется, будто у моего брата был такой, – произнес Родион не своим голосом.

Кирилл обреченно вздохнул, вновь взглянул на часы и хотел было что-то сказать, чтобы перевести тему, однако первокурсник перебил его, обратившись к Родиону:

– У тебя есть брат? А почему ты не живешь с ним, а здесь?

– Не местный, – процедил Кирилл с выражением, сообщающим о том, что эту тему пора закрыть. – Родя, у тебя через десять минут пара начинается, ты долго здесь еще сидеть будешь?

Вспомнив про реферат, Родион подскочил с места. Он и сам сожалел, что случайно выпалил эту фразу – Кирилл смотрел на него как на помешанного.

– Что такое? – обратился первокурсник к Кириллу, когда странноватый сосед наконец хлопнул входной дверью.

– Не надо с ним про семью разговаривать. Он у нас такой… ну, ты видел. Он детдомовский, больная тема, сам понимаешь. Видел же – на таблетках сидит человек. А все от этого, – Кирилл постучал указательным пальцем у виска. – И про Бога с ним не надо. Мне кажется, у его родителей какие-то проблемы с этим делом были. Сектанты, наверное, или фанатики. Он сам мне ничего особенно-то не рассказывает, но, бывало, напивались на первых курсах, так он пробалтывался. Сам не помнит, что там к чему. Говорит, в одиннадцать лет что-то произошло, удар какой-то, а потом в детдоме уже рос. Про свое детство только ужасы какие-то вспоминает, говорит, брат у него был с демонами. А родители были у них луна и солнце. Ну, понимаешь, в общем – там муть какая-то. С ним потом еще несколько лет психолог работал, и я, если честно, больше этому психологу верю, чем Роде. У Роди-то воспоминания попутанные, а у мозгоправа взгляд профессиональный. Так вот, психолог ему говорил, мол, он все эти сказки про луну и про солнце себе придумал, и брата тоже выдумал, а на деле родители сектантами были, может принимали чего… Вот у него на фоне потрясения мозг выдумал всякие истории красивые, а сейчас забыть пытается. Мы ему сколько не твердили с пацанами, что не могло быть никакого брата, он все затирает, что точно помнит его и даже лицо его помнит. А сейчас вон что придумал… Туретта, говорит. Ты внимания не обращай на его заскоки, а темы эти обходи, у Родьки итак под весну депрессняк включается.

II

Кирилл хорошо знал своего соседа и верно помнил, что с середины марта болезненные для Родиона темы поднимать было нельзя ни при каких обстоятельствах. Именно в середине марта всегдашняя тревожность его обострялась до крайности, а желание вырвать из головы воспоминания возрастало.

Только бы забыть.

Ведь это лишь сон, все вокруг говорили, что сон, что ему просто не повезло с семьей, но теперь все позади, теперь этот сон нужно просто забыть и оставить в прошлом. Он и сам верил, что все воспоминания из другого мира – сон.

Однако после двадцати лет с каждой попыткой забыться воспоминания ударяли с новой силой – лица, радостные лица, венки, танцы, костры. И последняя улыбка брата – того самого брата, что с раннего детства страдал от своей одержимости, которая, оказывается, никакой одержимостью и не была. Просто они об этом не знали. Как они могли знать о подобных болезнях в своей маленькой, закрытой Тишине?

Тишина. Особенное слово – Родион это знал. Он это совершенно точно помнил.

Ступать по улице было тяжело – ранней весной всюду грязь и слякоть. Родион смотрел перед собой, но не мог видеть совсем ничего, пока в наушниках громко играла музыка, а в голове вновь и вновь всплывали картины того дня. Было ли это в действительности или просто сон? Он уже не понимал – волшебные сны, напоминающие впечатления от прочитанной в детстве сказки, порой становились настолько реалистичными, настолько сильно внутри них коробилось чувство, которое не просыпается с такой силой даже в реальности, что Родион, несмотря на полную уверенность в нескладности собственного рассудка, был готов поверить в эту сказку, броситься в нее с головой, чтобы наконец докопаться до истинной сути, произраставшей из куда более сложных моралей, чем обычная детская сказка. Хотел, но боялся уцепиться за мысли о ней, ведь каждый раз эти мысли притягивали за собой до ужаса реалистичные воспоминания. Одно лишь осознание природы этих воспоминаний его пугало – куда легче верить в то, что это лишь приукрашенная детскими фантазиями сказка про волшебников и чародеев.

Родион вдруг достал руку из теплого кармана куртки и, отодвинув рукав, взглянул на запястье. Истонченная черная нить слабо болталась на руке – нет, не сон.

«Черная нить, ее кто-то подарил, и это совершенно точно было, я не придумал, – успокаивал себя Родион, – у всех она была, и у Федора… Точно, Федор. Вот, как тебя звали».

Он все время забывал их имена и все время напоминал их себе, хватался за эту маленькую черную нить, едва ли способную удержать ослабевшую память. Быть может, Родион боялся вспомнить полностью. Что-то внутри тихо одергивало всякие стремления к прошлому – если это все правда, если это не плод больного воображения, значит, они все там. Один смог спастись, остальные – нет.

Уж лучше поверить в то, что это выдумка, чем в то, что где-то существуют люди, скованные страшной верой в несуществующих духов. В то, что где-то все еще живет его брат, его часть. Быть может, не просто тревожность скребется в груди каждую весну – что, если кто-то зовет его? Ведь весна – время, когда Тишина обретает немыслимую силу. Время, когда сотни песен сплетаются в один голос, для которого не надо слов – достаточно одного лишь чувства, одной лишь связи, за которую можно потянуть, и именно эта связь эхом звучит в его сердце каждую весну.

Отравить себя весельем не удавалось – Родион пытался отвлечься. Ничего не помогало спрятаться от жуткого монстра, обладающего, казалось, когтями в несколько метров длиной, что были способны скрежетать изнутри, резаться и выгрызать тревогой бесконечную боль в груди.

III

– Родя явился!

В дверях Родиона встретили однокурсники, лица которых он едва ли помнил. Стеклянные глаза людей вокруг сами говорили о количестве выпитого алкоголя.

– Родион прибыл, – засмеялся он, пританцовывая в такт громкой музыке. Резкие звуки разрывали не только квартиру, набитую студентами, но и половину всего дома.

Единственным источником освещения служили яркие светодиодные ленты под самым потолком. С открытого балкона бил сквозняк, по воздуху разносился запах спирта и табачного дыма. Музыка на полной громкости вырывалась из колонок, и Родя еще до первого стакана не мог разобрать, кого здесь он знает, а кого нет – лица мешались перед глазами в сумасшедшем хороводе.