Ирина Таланкина - Тишина

Уже спустя двадцать минут Родион забыл все утренние тревоги и с темными очками в виде двух звезд на носу плясал под руку с незнакомой девушкой и очередным стаканом спиртного в руке.

– Ты с какого?.. – кричала она. Половину слов уносила музыка.

– Юридический, – Родион весело кричал ей в ответ, свободной рукой галантно оправляя волосы, падающие на лицо.

Она тоже смеялась, то и дело ныряла в толпу, затем появлялась вновь. Родиону с трудом удавалось запомнить ее лицо – оно растворялось перед ним в бесконечном шуме, в мигающих огнях светодиодной ленты, ускользало, пряталось в суете танцев и блестело стеклянными глазами.

– С кем, говоришь, познакомилась? – пока Родион потерялся на балконе, его уже активно обсуждала компания первокурсниц, в число которых входила и новая знакомая.

– Родя с юриспруденции? – подхватила другая подруга и резко залилась смехом. – Нет, это определенно плохой экспонат.

– Почему?

– Симпатичный, не спорю, только вот испытание Родиными приколами мы все проходили и повторять не хотим.

Тем временем Родион разговорился с компанией на балконе. Промерзший дым окутывал застекленный балкон с двумя открытыми форточками. Несмотря на холод, люди сидели в одних майках и футболках, а некоторые и вовсе лежали. Разговоры здесь шли совсем иные, нежели в жарком помещении – говорили обо всем и ни о чем одновременно, порой нить мысли терялась, подхватывалась кем-то другим, сливалась с тихим смехом. Смехом, ни к чему не присущем, смехом о том, что все мы сейчас здесь, что где-то за балконом шумит серьезный и злой мир, а мы здесь, и нам плевать на все за пределами этого тихого, бессмысленного разговора. Можно на несколько блаженных минут раствориться в одном этом моменте, где не существует ничего, кроме глупого смеха и бессмысленных разговоров, которые именно здесь и сейчас имеют невероятной величины смысл.

Едва Родион успел перехватить у кого-то недопитую банку пива, к нему обратился очередной незнакомец:

– Будешь курить?

К тому моменту мысли Родиона были уже совсем скручены, и даже слов он разобрать толком не мог, вместо этого видел лишь трубочку бумаги в протянутой руке и затуманенный взгляд.

– Что это?

– Первая бесплатно, дарю. – сквозь дым повторял чей-то голос.

Не разбирая происходящего, Родя принял из его рук трубочку и зажал ее зубами.

После первой затяжки на губах запестрел странный вкус. Кто-то громко смеялся рядом, кто-то открыл нараспашку форточку и высунулся с головой. Родион наблюдал все это словно во сне. Разбираться с происходящим совсем не хотелось – шум, музыка, смех, крики, звон бутылок – все проходило мимо него и сквозь него, а по всему телу разливалась уже привычная тяжесть опьянения, доходившая от груди до самых кончиков пальцев. Докурив, Родион еще какое-то время просидел на холодном полу балкона – он не знал, сколько времени прошло, и ждал, когда тяжесть в голове спадет, чтобы снова отправиться в помещение.

Однако тяжесть не сходила – голова лишь наполнялась колючим пухом, а по телу пробегала дрожь. Совсем не привычная дрожь – не от холода и не от опьянения, унять ее никак не удавалось.

Хлопнула дверь балкона. Кто-то вновь входил и выходил.

Незнакомые люди, дым, шум – Родион безучастно наблюдал за окружающими – дым, шум, люди, огонь. Спустя минуту после его первой осознанной мысли дрожь начала усиливаться и разливаться неконтролируемым напором, а в голове лишь: шум, дым, огонь… голоса, песни, тишина.

В один миг осознанность начала выходить из-под контроля, нить мысли закручивалась, передергивалась и рвалась. Родион медленно поднялся и тут же весь затрясся – он впервые не понимал совсем, что происходит, в голове все мешалось: музыка, огонь, темнота, цветы.

«Цветы? – метнулась мысль. – Какие цветы? – и тут же его голос ответил. – Красные. Венки для духов. Это ритуал, ты помнишь?»

Родиону стало жутко. Жутко и мерзко от самого себя.

– Не помню, – он не заметил, как проговорил это шепотом вслух, словно боясь спугнуть призрачного собеседника.

Родион метнулся в комнату. Все танцевали, резкий звук музыки вдруг усилился в сотни раз и загремел в голове, в нос ударил запах спирта. Все органы чувств, казалось, отчего-то вдруг начали выполнять свою работу в сотню раз усерднее, яркие цвета – розовый, желтый, красный – мешались, били в глаза. Цвета душили, словно сцепили его, слились с мурашками по коже, подходили к горлу и душили с новой силой.

Нечто странное. Хорошо зная свою реакцию на алкоголь, Родион с трудом мог дать определение происходящему. Лица и голоса невозможно было разобрать, они сливались в единое, пели что-то неразборчивое, что-то жуткое и казались призраками, которые пляшут вокруг огня. Они танцуют с огнем и не знают этого огня, им неясно, что в любое мгновение огонь может соскочить и опалить все вокруг – их тела и лица, их смех и песни – они сливались с тьмой и вновь становились явными. Сотни игл одновременно били по всему телу, как сотни людей одновременно прыгали по этому хлипкому скрипучему полу – и все вокруг стало столь медленным и одновременно быстрым, что начало казаться Родиону нереальным, потому что не может быть что-нибудь в мире столь медленным и одновременно быстрым.

Даже очевидная теперь мысль – в табаке что-то было – не могла толком увязаться в его голове или выстроиться в складное соображение. Вместо этого она судорожно билась по стенкам сознания, вызывая еще большую тревожность, которая все нарастала и нарастала, как дикий зверь после десятка лет заточения. Жар охватил шею и руки, волосы на затылке слипались, а в глазах отражались неистовые огоньки светодиодов, безумным ритмом кружащие вокруг.

– Братан, где туалет? – Родион поймал за локоть проходящего мимо парня.

– Там, там, – не переставая прыгать в такт музыке, он указал куда-то сквозь толпу и снисходительно похлопал Родиона по спине.

Родион метнулся в указанном направлении. Незнакомые лица встречались с его взглядом и исчезали вновь. Черные тени мелькали на пути, в центре толпы пробраться было еще труднее, чем на периферии. Родион стал оглядываться вокруг.

Вдруг маленькая рыжая девушка выскочила откуда-то из гущи рук, толкнула Родиона, заглянула ему в глаза и улыбнулась. Он ответил ей безумным взглядом и отскочил, едва ли не вскрикнув от ужаса – Ева.

Дрожь в пальцах было невозможно унять. Она взглянула на него с милой, искренней и свойственной ей кротостью, без труда читаемой в озере больших глаз. Однако за одно мгновение кротость сменилась презрением. Взгляд ее приобрел настолько неестественный окрас, что это, казалось, была уже не Ева, а кто-то совсем другой, какой-то безумный бес. Родион зажмурил глаза и открыл вновь. Девушка уже давно пронеслась мимо него, он оглянулся – неподалеку в большой компании действительно танцевала невысокая рыжая девушка, однако лицо ее было совсем непохоже на лицо Евы.