Диана Солобуто - Подслушано: Вселенная. Премия им. Ф.М. Достоевского

Смех повторился, гораздо ближе и явственней, и дополнился глухим стуком за стеной, будто что-то тяжёлое упало с большой высоты.

«А, ну всё понятно. В соседней палате дурачатся», – решил скептически настроенный пациент. Приблизившись к столу, он ударил кулаком в стену над ним и рявкнул:

– Прекратите там! Пора бы уже угомониться! Приличные люди давно видят десятый сон!

Ему никто не ответил. Степан Павлович фыркнул, сдвинув брови.

– Дурачьё! – пробормотал он себе под нос, укладываясь обратно в постель. – Непременно пожалуюсь на них Петру Моисеевичу, если такое повториться…

Плотно позавтракав, Степан Павлович испросил у Брамса соизволения немного прогуляться. Что и говорить, несмотря на склонность к уединению, весь день томиться в душной комнатке Сбитневу не хотелось. Перед выходом он, также предварительно испросив соизволения у Брамса, заглянул в кабинет врача и телефонировал своей экономке, Аделаиде Демьяновне. Он велел ей немедля навестить его, потому что имел к ней срочное дело касательно яблок. Больше всего на свете Степан Павлович любил яблоки. Ну, после себя, разумеется.

На прогулке, коей массово баловались и прочие пациенты, ибо находили в ней единственную усладу, Сбитнев заметил странную вещь. Стоило ему пройти мимо кого-нибудь, позвякивая, как человек тут же провожал его сочувствующим взглядом и даже порой оборачивался вслед. Это было тем более удивительно, что знакомств Степан Павлович здесь пока ещё не завёл. Однако люди уделяли ему такое внимание, будто не просто знали его, а знали нечто о нём . «Может, распространились какие-нибудь слухи о моей редкой болезни?» – думал Сбитнев, чинно неся свой вес по дорожкам. Впрочем, от беспокойных размышлений его отвлекла дама в чудесной сиреневой накидке.

– Степан Павлович, кажется? – учтиво обратилась она к нему.

– Да, – кивнул Сбитнев, приподнимая шляпу.

– Ваша тётушка Зинаида узнала, что вы захворали, и отправила меня передать вам эту колоду карт в качестве скромного стимула к выздоровлению.

Дама извлекла из сумочки завязанную шёлковой лентой колоду и протянула её больному. Если Степан Павлович испытывал страсть к яблокам, то его троюродная тётка обожала бридж и преферанс, и, хотя сам он относился к игре весьма равнодушно, подарок принял с радостью.

– Поговаривают, вы попали в какую-то нехорошую палату, – загадочно промолвила дама.

– Отчего же нехорошую? – усмехнулся Сбитнев.

– Там вроде кто-то погиб или сошёл с ума… Болтают, знаете ли.

– Мало ли что болтают, – фыркнул пациент. – Я не придаю всяким слухам большого значения и не боюсь баек.

– А вы смельчак, – покачала головой дама, улыбаясь благодушно. – К сожалению, вынуждена оставить вас. Надеюсь, вы довольны презентом.

Она слегка поклонилась ему с безупречной вежливостью, а затем упорхнула прочь. Рассматривая подарок, Степан Павлович с изумлением обнаружил, что это – самая обычная колода из тридцати шести карт, которую деревенские используют для игры в дурака. Вряд ли его гордая манерами аристократки тётка могла прислать такую безделицу. Скорее, она подарила бы вистовую колоду. Однако, и эти беспокойные размышления мгновенно рассеялись, потому что появилась Аделаида Демьяновна, тучная алчная женщина, и принесла целую корзину белого налива. А яблоки превыше всего.

Сбитнев открыл дверь палаты и замер у входа, не решаясь войти. Довольный, с корзинкой наперевес, он выглядел крайне забавно, как влюблённая молодуха, пришедшая с базару. И уж конечно же, он не предполагал увидеть в палате посторонних.

За столом сидели двое подозрительных людей в серых плащах. Когда Степан Павлович, осмелившись, вступил на свою законную территорию, незваные гости даже не взглянули на него.

– Что ты мне здесь несёшь, жулик? – резко сказал один из незнакомцев. На его голове красовался чёрный цилиндр, тенью сгущая краски сурового лица. – У тебя не может быть крестовой шестёрки, ведь мы потеряли её вчера. Кстати, милейший, – добавил он, неожиданно поворачиваясь к Сбитневу, – Вы случайно не находили здесь нашу карту?

– Он украл её и прячет под подушкой, ваше превосходительство, – презрительно скалясь, рявкнул второй.

– Да как вы смеете? – вознегодовал Степан Павлович. – Немедленно убирайтесь из моей палаты, а не то я позову главврача!

– Слыхали? – раздался смешок.

– Не слыхали, а слышали, – грубо оборвал человек в цилиндре, отвешивая своему напарнику подзатыльник. – Зови, милейший, зови. Да смотри, как бы тебя не позвали, – и он плюнул в сторону Сбитнева.

Степана Павловича словно оттолкнуло назад; в глаза ударила мерзкая чернота, разъедая; он сделал шаг, два, зашатался, и, не удержавшись, рухнул на пол. Яблоки поскакали в разные стороны; клап-клап-клап… Мёртвым грузом упала, словно приклеилась к дощатой поверхности, подарочная колода. Хлоп – крякнула дверца шкафа, напоминая о далекой реальности за пределами обморока.

Уже через пять минут над тяжело дышащим на кровати Сбитневым склонился Пётр Моисеевич.

– Что с вами, Степан Павлович? Вам стало нехорошо? – с заботливой терпеливостью вопрошал врач.

– Доктор, я прошу переселить меня в другую палату! – задыхаясь, потребовал пациент.

– Но извольте, голубчик, мест больше нет! И потом, чем вам не нравится ваша комната? По-моему, она прекрасна, да-да!

– Мне здесь дурно, – пояснил больной, откидываясь на подушки.

– Тем более вас нельзя перевести. Ваша болезнь прогрессирует, несомненно! Впрочем, после усиленной терапии всё пройдет…

– Там за столом играли в карты двое людей, – обиженно сказал Степан Павлович. – Они глумились надо мной.

– Какие глупости, ха-ха, дражайший, ну вы и придумщик! – развеселился Брамс. – В гошпиталь не может проникнуть никто посторонний. Однако, возможно, из-за ваших болей у вас начались галлюцинации? – тревожно добавил он, сам немало задумавшись.

– Да нет же, боли не усилились. А ночью за стеной мне к тому же не давали спать! – пожаловался Сбитнев. – Постоянно смеялись и гремели!

– Ах, с этим я разберусь, можете не беспокоиться. Всё мигом наладится, да-да! – уверенно заговорил доктор. Теперь он понял, откуда ветер дует, и галлюцинации тут совершенно не причем.

Злой и раскрасневшийся от полученного выговора Виктор Младышев грозно спускался по лестнице.

– Миша, подойдите, – сурово приказал он старшему санитару.

Михаил Селенский внутренне зажмурился, предчувствуя беду.

– Вы там что такое учудили?! – гневно произнёс Виктор. – Мне старик из-за ваших шалостей такую головомойку устроил, что можно месяц в банях не бывать!

– Но Виктор Борисович, Вы же сами нас попросили, – замялся санитар. – Мы и пошумели немножко ночью в закрытом кабинете, да не более того…