Любовь Паршина - Хорошенький упырь без опыта работы. История чёрного серебра

Но не сегодня.

Едва Саша открыл дверь, Аня увидела, что на этот вечер он выбрал кое-что из своего старого гардероба – английский костюм пятидесятых годов из черной шерсти, подкрепленный со временем черными же кожаными вставками. Одежда такого типа, явно старая, явно из другой эпохи и при этом сидящая на этом худеньком пареньке идеально по размеру, производила нужное впечатление – мозг путался в показаниях и посылал единственный сигнал: «Тут что-то жуткое». Вдобавок на лацкане пиджака красовалась булавка со стеклянным, крохотным, но очень реалистично выполненным алым сердечком.

С явным удовольствием окинув Аню взглядом, Саша поцеловал ей руку. Аня сделала книксен и уже затем последовали обнимашки. Обнимать Сашу было интересно – из-за костлявости и худобы казалось, что обнимаешь подростка.

– Привет, Сашка. Уже выходим?

– Здравствуй, Аннушка. Пардон, но слегка задерживаемся. Дадим Славушке еще пять минут.

– Что, прихорашивается? – хихикнула Аня, но тут Саша приложил палец к губам.

– Да если бы… То есть, кажется, уже закончил… Короче, у нас тут кратковременная перестроечная истерика. Надо просто переждать.

– Опять?

Саша только развел руками.

Оба подошли к двери в ванную в конце коридора, и Саша аккуратно постучал.

– Да?

– Слава, наша Аннушка пришла.

– Сейчас.

Слава отвечал через паузы, словно был целиком поглощен каким-то процессом или думой.

Тоже немного выждав, Аня склонилась к двери, побарабанила короткими, выкрашенными в бордо ноготками, из которых две штуки уже были выкрашены повторно поверх отпечатка ткани.

– Слава, привет.

– Привет, Ань.

Снова настала тишина. Только едва слышно журчала оставленная без внимания струйка воды из крана над раковиной.

«Перестроечная истерика» на ее памяти у Славы уже случалась, и теперь надо было просто немного подождать и подискутировать. Аня прислонилась к углу старого шкафа и тут же почувствовала, как черный цветок на ее заколке странным образом тянет вверх. Подняв голову, встретилась взором с котом Боцманом. Черный и зеленоглазый как нечистая сила, вдобавок вислоухий метис, вероятно, был выброшен прежними хозяевами на улицу за нечистокровность и уже в дворовых боях получил шрам, перекосивший левую половину его морды. Боцмана домой принес Слава. Вернее, похоже, это Боцман нашел Славу, когда тот, сидя вечером в парке с кофе, делал наброски. Кот пришел, сел рядом, а потом и лег на колени, решив, что именно Слава заберет его домой.

Слава забрал. Животина оказалась благодарная, ласковая и общительная.

Теперь, похоже, Боцман пришел вместе со всеми наблюдать, что происходит. Сидел на углу шкафчика, рядом со старинным кожаным чемоданом, и напоминал в полумраке настоящую горгулью.

– Славушка… – снова постучал в дверь ванной Саша. – У нас гостья. Это, в конце концов, не вежливо.

Аня вздохнула:

– Извините, что беспокою вас во время вашей семейной драмы…

– Славушка, нас, кажется, опять за содомитов приняли.

– В первый раз?..

– Пусть тебе плевать на репутацию. Но твои друзья голодны.

– Голодны? – донеслось уже с меньшей паузой и с большей интонацией. – Вот в блокаду, я понимаю, у людей был голод. А у нас какая-то низшая животная потребность. Голодаем! У нас всё есть, что надо для жизни. Даже больше! Вот не чувствую я голода.

– Ты сам, едва проснувшись, пожаловался, что не сыт.

– Не сыт и голоден – разные вещи.

– Нам опасно быть голодными, Славушка. Для людей опасно. Ты хочешь как наш фра Родриго 1 1 «Фра» (fra) – «брат», обозначение католического монаха. себя истязать, чтобы потом на окружающих кидаться? Нам нужно питаться впрок, чтобы оставаться людьми. Кажется, Марк мне когда-то сказал, что паразитический образ жизни весьма утомителен.

– Готов подписаться под этим. Я страшно устал быть паразитом на теле человечества. Что мы делаем? Мы же сейчас пользуемся психическим расстройством несчастного мальчика. А сколько таких было, сколько будет! И все время – только лгать, покупать, обманывать.

– Слава, прекрати сейчас же! Ты мало того, что заставляешь нашу гостью ждать, так еще и пугаешь ее до полусмерти. – Аня хотела возразить, что вовсе она не напугана, но Саша помахал рукой и вновь приложил палец к губам. – Возьми себя в руки! Ты же комсомолец!

– И что вам с того, что я комсомолец? СССР давно уже нет.

– Российской Империи тоже, давай я в уборной запрусь и будем с тобой через стенку ныть. А Анечка одна поедет «на променад». Только она не поедет, Слава. Потому что это твой «несчастный мальчик» и без тебя нас никто не накормит.

Аня принялась играть с Боцманом, ловить пальцем его тонкую сильную лапку, просто, чтобы отвести глаза. Ей пришло в голову, что будь она на месте Славы, в гневе ляпнула бы что-то вроде «Так сами и ищите себе пропитание и своих больных мальчиков».

Журчание воды прекратилось, щелкнула щеколда и дверь открылась.

Слава стоял в полном «боевом» облачении. Всё в лучшем виде: сапоги со шнуровкой на толстой подошве, кожаные штаны, мантия с капюшоном и рваными краями, жесткий чокер с пятиконечной звездой – единственным предметом в этом гардеробе, который Слава носил с удовольствием, даже с вызовом, – и, конечно же, вишневые линзы в глазах.

Кареглазый Сашка обычно обходился очками с круглыми цветными стеклами. А Ане никакие очки и линзы были не нужны – у нее из-за особенности кривой и насильственной трансформации голубая радужка обзавелась алой короной.

Зная, как Слава не любит слово «Вау», Аня сказала:

– Слава, я каждый раз обалдеваю от твоего преображения в такого горячего доминанта.

Взгляд у Славы, взявшего себя в руки, и правда был как у доминанта:

– Я – советский человек, я всё могу. Простите, друзья, наверное, мне и вправду пора «на променад», раз позволяю себе такое. Идемте! – Он выключил свет в ванной. – Саша, мы же не опаздываем на электричку?

– Нет, успеваем! Твоя истерика удивительно пунктуальна. Так что спокойно пиши своему больному, чтобы ставил стопки греть на кофеварку.

Проверив, свет и окна во всей квартире, наконец, отправились.

Боцман так и наблюдал со шкафа. Наверное, проспит там до утра.

Схема была отработанная: туда – на электричке, обратно – на такси. В обе стороны на такси было очень дорого, а если выбирать, то на электричке лучше было ехать вечером – публика подбиралась и разномастная, и радостная в конце дня, предвкушающая дом и отдых. Перед такими и весело было щегольнуть «боевыми» и раскрасом, и нарядом. А вот толкаться ранним серым утром, среди людей, едущих на любимую работу – это после променада было удушающе тоскливо, просто-таки тяжко.

Тем более, что в такси можно было сесть на переднее сиденье, отдельно от парней – отдельно от кого бы то ни было. После «променада» у Ани часто бывало игривое настроение и лишние физические контакты только без толку волновали. Сидеть вплотную к Сашке со Славиком не хотелось вдвойне – из опасения за собственное поведение.