Любовь Паршина - Хорошенький упырь без опыта работы. История чёрного серебра

В этом смысле ее полностью устраивал нынешний донор. Еще Кьяра Безаччо, флорентийка, ровесница Федьки, по секрету как-то сказала ей, что самая изысканная закуска – это юные содомиты. Только начав регулярно питаться, Аня поняла истинный смысл этого секрета. Только содомит нужен самый настоящий, чтобы никак не реагировал на объятия и авансы.

Можно было переключиться, например, на девушек, но Ане было банально невкусно. Не могла отделаться от ощущения, что их кровь отдает кислым творогом и женской раздевалкой. Но поскольку Сашка со Славиком, по их же словам, девушек банально жалели, такая диета ей точно не грозила.

Однако, несмотря на слова Саши о том, что не стоит торопиться, что у нее достаточно времени, Аня всё чаще думала, как однажды будет искать себе пищу сама…

Два дня спустя Юлю перевели из реанимации.

Альбина стала дежурить в больнице – ходила как на вторую работу, почти не заглядывая домой. Почти каждый день Аня помогала ей, подвозила вещи, еду.

Несколько ночей Альбина ночевала в больнице. Вскоре она, разумеется, стала похожей на зомби. В конце концов, Аня вызвалась подежурить за нее, велев отправляться домой и, приняв успокоительное, как следует выспаться. Сама пообещала звонить, что бы ни произошло.

Альбина так обжилась в больнице, что пришлось собирать вещи перед уходом: термос, зарядку для телефона, мешок личных лекарств, цветастый бабский журнал, который явно подрезала у кого-то в больнице. Сама она такое обычно не читала.

И вот этот журнал Альбина отчего-то особенно долго держала в руках, глядя на открывшийся на разломе рекламный разворот.

– Суки, – сквозь зубы произнесла она.

Аня посмотрела на мозаику объявлений. В центре, в окружении предложений о кредитах, красовалось аккуратное и стильное объявление: «Требуются молодые энергичные девушки для работы ассистентами косметолога в фирме элитной фармацевтики. Без опыта работы. Строго не интим, высокая заработная плата», – было выведено штрихами цвета слоновой кости с отблесками золота на совершенном черном фоне.

– Это они?..

– Они.

– Альбин… А может дело и вправду не в этой фирме?

– Нет, Анечка, в ней. Во-первых, Юля никуда, кроме работы, в области не сворачивала – садилась на электричку и ехала в город. Во-вторых, она не притрагивалась к веществам, которые у нее в крови нашли… И не всё смогли точно установить, вероятно ей вкололи что-то самопальное. И они же мне звонили – помнишь?

– Помню, – вздохнула Аня. По уже имеющимся точкам фигура вырисовывалась крайне мерзкая.

– Ладно, Анечка, раз ты меня отпускаешь, я пойду.

– Иди. Я посижу здесь.

– Тебя это точно не напряжет?

– Точно. Ты же знаешь, я не сплю по ночам.

– Спасибо, – устало улыбнулась Альбина. Обняла Аню на прощание и все еще неуверенно ушла.

Аня погасила верхний свет в палате, а сама села в уголке со своим планшетом. Старалась сосредоточиться на работе и не смотреть на Юлю под аппаратами.

Как же легко – одним-единственным щелчком! – можно сбить с человека высшую настройку, сделать из него почти животное, которое будет говорить и существовать в социуме просто потому, что в одиночку не выживет и не прокормится. Или почти в мертвеца.

Аня знала Альбину и Юлю не первый год. Но что же она видела теперь? Свалившееся несчастье превратило энергичную, яркую Альбину в измученную, измотанную тетку. А Юля лежит оплетенным проводами овощем… Станет ли она когда-нибудь вновь человеком?

В девять часов пришла медсестра, поставила Юле капельницу. На Аню внимания не обратила – то ли привыкла к тому, что в палате кто-то постоянно дежурит, то ли сказалось свойство «породы» – люди иногда инстинктивно реагировали на ее представителей не как на живых людей, а скорее как на мебель или покойников. Особенно, когда представителям породы пора было отправляться «на променад». С досадой Аня поняла, что «на променад» пора бы.

«Ничего, ночь продержусь, а под утро кого-нибудь поймать даже легче, – дала она себе установку. – Конечно, качество неважнецкое, поддатый мажор какой-нибудь, но – что поделать? Иногда приходится перекусывать на бегу… К тому же под утро „надкусанного“ быстрее найдут и вернее откачают…»

Когда отделение совсем затихло, Аня выключила и нижний свет и притаилась на кушетке под окном. На то, чтобы поработать и почитать была целая ночь, а сейчас хотелось поглядеть на ночное небо. Из-за второго корпуса больницы уже появилась полная луна. Облака плыли и плыли, омывая ее…

Пару раз Аня почти задремала, разомлев словно на солнцепеке, но тут же начинали пульсировать и саднить нервы в клыках, и она просыпалась.

В коридоре послышались неспешные деловитые шаги. Еще мгновение – и открылась дверь в палату. Вошел крупный мужчина в одежде санитара; в руках он держал свернутое полотенце. Вернее – что-то, завернутое в полотенце. Спокойно, словно выполняя повседневную работу, он затворил дверь и подошел к Юлиной кровати. Сверток из полотенца положил на тумбочку, зажег свет у изголовья, вытащил из свертка шприц.

– Вы кто такой? – приподнялась на кушетке удивленная и настороженная Аня. – Что вы делаете?

– Не волнуйтесь, – тихо и деловито сказал мужчина. На самом деле он замешкался, но только на долю секунды. В два быстрых шага он подступил к кушетке, на которой лежала Аня, и накрыл ее лицо ладонью.

Хорошо, что Аня замерла с разинутым ртом – теперь только сомкнула челюсти, хорошенько так надкусив ладонь.

Мужчина отнял ладонь, не проронив ни звука, но все же замешкался в растерянности. Ане хватило. Ее позвоночник словно сделал всё сам собой: даже не отталкиваясь руками, она подскочила и зубами вцепилась мужчине уже в горло. Со всей силы, не сдерживая как обычно давление челюстей. Тот дернулся, хотел оттолкнуть ее от себя, но кровь из горла хлестала слишком шустро – он оцепенел, осел на пол, упал и, наконец, затих. Аня с трудом освободила зубы от застрявшей в них тугой сырой жилки, сглотнула напоследок и попробовала поглубже вздохнуть.

Хорошо.

Да, телу и впрямь было хорошо – эту эгоистичную скотину даже не колотило от только что совершенного… убийства.

Аня опустила голову и растерянно оглядела распростертого под ней мертвого мужчину с разорванным горлом. Затем – себя саму, залитую с ног до головы его кровью.

Осторожно, боясь поскользнуться, поднялась она и потихоньку пошла в сестринскую. Это была единственная приоткрытая дверь в коридоре, оттуда доносился теплый комнатный свет и бормотание телевизора.

Дежурная сестра – пожилая женщина с серыми волосами и в шерстяных носках с начесом – дремала, сидя в старом продавленном кресле.

Аня тронула ее за плечо, сестра встрепенулась.