Илья Рашев - За бесконечность времени. Рассказы | Книга первая

Мама у меня немного полная женщина и в годах, так что наклоняться ей было весьма непросто.

– Нин, давай помянем парня, – протягивая стаканчик с вином, предложила тетя Тамара.

Мама выпрямилась и взяла стаканчик.

– Андрюшка, Андрюшка, – начала мама. Она смотрела на мою фотографию, – как же так?

Тут она начала плакать, прикрывая лицо рукой.

Я не мог удержаться от эмоций и по моему лицу тоже побежали слезы. Мне было ее очень жалко. Я попытался ее обнять, но руки прошли сквозь маму.

Тетя Тамара успокаивала ее, гладя по плечу.

– Ну, хватит, хватит. Все хорошо. Выпей.

Тетя Тамара – это мамина двоюродная сестра. На похоронах ее не было, так как живет она на Украине и не смогла приехать по определённым обстоятельствам.

Они выпили. Потом закусили бутербродами.

– Андрюшке-то тоже налить надо, а то, как единоличницы, пьем тут, – жуя бутерброд, сказала тетя.

Она достала из-под креста стопку, протерла ее, сполоснула водой из пластиковой бутылки и налила туда вина.

Потом так же аккуратно поставила ее обратно и положила рядом кусок хлеба с колбасой.

Я сидел рядом на лавке.

– Ты не будешь ему говорить про развод-то? – чуть позже спросила тётя Тамара.

– Не буду, – ответила мама, – рано, четвертый день как похоронили, а тут ещё и это – не надо, – махнула она рукой, – пусть спокойно там лежит и не переживает. Успеется ещё.

Но я уже всё знал, и видел новую жену папы, буквально пару дней назад.

Значит и в самом деле разводятся.

Но мама вроде держалась.

Подул лёгкий ветерок. Деревья тут же дружно начали покачиваться из стороны в сторону.

Листья, те, что посуше да полегче, под его силой стали медленно расползаться по кладбищу.

– Дождь, наверное, будет? – смотря на небо, сказала тетя Тамара.

Тучи и вправду стали, казалось, ещё тяжелее и готовились вот-вот пролиться дождём вниз.

– Собираться надо, пока не начался, – предложила тетя.

Ещё немного постояв и выпив по стаканчику, они начали собираться.

– Оставь под крестом бутерброды-то, – сказала мама, – нельзя ничего с собой с кладбища уносить.

Тетя Тамара положила пакетик с бутербродами под крест.

– Ладно, Андрюня, пойдем мы, – сказала мама, – пусть земля тебе будет пухом, – и поцеловала мою фотографию на кресте.

Я тронулся рукой своих губ, как будто бы пытаясь почувствовать ее поцелуй.

Но ничего не почувствовал.

Проводив их до конца кладбища, я подождал, пока они скроются за поворотом, и не спеша вернулся обратно.

Снова присев на лавку, я смотрел на «свежие» пластмассовые цветы, принесенные мамой и тетей. Они выделялись среди остальных своими новыми яркими красками.

– Это кто был? – спросил, подсевший ко мне через пару минут, Миша.

– Мама, с тетей, – тихо ответил я.

Я был в раздумьях.

– А я смотрю у тебя гости, думаю уйдут дак зайду, – Михаил закурил сигарету.

Она пахла каким-то кофейным вкусом. Он вроде ни разу ещё такие не курил.

– Фу, гадость какая, – вынув сигарету из рта, сказал недовольно он, – ничего больше не нашел, дак приходиться теперь эту дрянь курить.

Я сидел и молчал.

Мужичок, отплевываясь, курил свою «вонючку».

С неба закапал небольшой дождик.

Чуть позже Михаил перевел взгляд на меня.

– Андрюх, у тебя это, рука шевельнулась, – как-то испуганно сказал он.

– Чего? – посмотрев на него, в недоумении спросил я.

– Рука, – указывая на мою руку пальцем и смотря на нее с широко открытыми глазами, заикаясь повторил Михаил, – говорю, шевельнулась. Я сейчас доктора позову.

– Какого доктора? – не понимал я.

Миша вскочил с лавки и побежал куда-то в противоположную сторону от своей могилы, спугнув ворон, которые вот-вот собирались полакомиться моими бутербродами.

– Я сейчас, мигом! – убегая, крикнул он.

Я посмотрел на свою руку, и тут у меня зазвенело в ушах. Какой-то писк, с размеренным таким тактом, проникал в мою голову.

«Пип… Пип… Пип»

Я схватился обеими руками за голову, упал на землю спиной и тяжело дышал. В глаза проникал тусклый белый свет. Сначала он был совсем тусклый, но постепенно становился всё ярче и ярче. Писк в голове тоже усиливался.

Я чувствовал, что меня кто-то держит за руки вдоль туловища и не дает пошевелиться.

Земля подо мной становилась всё мягче.

«Что это? Что со мной происходит?»

– Есть движение, – сказал сквозь писк еле слышный чей-то мужской голос.

Я шевелил головой из стороны в сторону.

Тело покрылось потом, лоб испариной.

Вскоре я открыл глаза. Дышалось тяжело, как после пробежки. Я оказался в помещении.

Надо мной висел больничный осветительный прибор. В рот была вставлена пластиковая трубка.

В стороне от меня пищал аппарат искусственной вентиляции легких. Это его звук я услышал первым.

Надо мной стоял врач и проверял что-то на приборах.

Я повернул голову вправо и в проеме открытой двери увидел двух идущих девочек лет десяти, одиннадцати. Это были те девочки, Даша и Маша. В руках они держали плюшевых мишек и Микки-Маусов.

Мои глаза слезились, и в них стояла слабая пелена, но девочек я узнал сразу, даже сквозь нее. Как и тогда, они прошли мимо меня, о чем-то разговаривая.

В палате пахло кофе. Этот запах шел от Мишиной сигареты там, на кладбище, а здесь, мой сосед по палате заваривал себе пакетик кофе в кружке.

Все запахи и звуки были как на кладбище. За окном кричали вороны, в форточку дул лёгкий ветерок и кидал небольшие капли дождя мне в лицо.

Всё вокруг напоминало мне про то место. Кроме нудного писка.

Врач что-то записал в планшетку.

– Поздравляю вас со вторым днем рождения, – улыбаясь, сказал он.

Затем вынул из кармана халата мобильный телефон и набрал номер.

– Алло, запишите, что пациент вышел из комы на четвертый день в 15:30. Да, да. Григорьев Андрей, – выходя из палаты, сказал врач по телефону, – шестая палата.

Я лежал, обвязанный трубками и капельницами, и смотрел то в окно, то в потолок. В голове была неразбериха. К тому же она жутко начинала болеть. Я с трудом соображал, что вообще произошло и происходит.

Через пару-тройку минут, когда я уже более-менее успокоился, ко мне подсел небольшой мужичок, сосед по палате.

– Ну, привет, – протянув руку, улыбаясь, сказал он, – Михаил.

Я посмотрел на него.

– Андрей, – узнав его, с ужасом невнятно промычал я, протягивая ему свою трясущуюся руку.

«Это же ты, – вдруг промелькнуло у меня в голове, – мужичок с кладбища».

– С возвращением, – улыбаясь сказал он, – я же говорил «рука шевельнулась у тебя». Не показалось.

И пожал мне руку.

На столе рядом с койкой лежали бутерброды и стаканчик с морсом.

– Мама твоя приходила, оставила, – сказал, кивнув на них, мужичок, – ещё свежие.