Руслан Лимаренко - Билет в одну сторону. Том 2. Книга 2

– Что-то мне, Шурик, бухать сегодня не хочется, – уныло начал Курсант.

– Я тебе дам «не хочется»! Может, ты еще скажешь, что и пить собираешься завязать? Нет уж! – Тарасов погрозил корявым пальцем.

– Ты нам трезвым не нужен, ты нам трезвый неинтересен. Тебя никто по-другому в институте и не воспринимает.

– Кроме как алкаша? – спросил Курсант.

– Н-нет, простого веселого парня, – соврал Тарасов, отворачиваясь в сторону.

– Да уж веселье-то все по пьяни.

– Вот поэтому ты и будешь пить, понял?

– Ага, а к тебе сегодня гости придут, и меня ты берешь к себе шутом?

– Вроде как.

– А ты не прикидывайся, что не понял мой вопрос, – сказал Курсант, посмотрев на Шурика.

– Да ладно тебе, – проворчал Тарасов, – давай-ка быстро одевайся, и поехали! А для начала держи вот, – Тарасов откупорил бутылку, налил рюмку водки и протянул Русу, – похмелись, сразу желание и появится.

Увидев рюмку с блестевшей внутри жидкостью, которая в первые минуты несет радость, спившийся Рус не смог устоять. «Выпей, выпей», – проносились слова в его голове, и, поддавшись искушению, Рус ловко опрокинул рюмку в рот. Легкая горячая волна прокатилась по телу.

– Твоя взяла, – выдохнул Рус, – поехали к тебе. – Но только налей еще раз.

– Э, нет, друг. Так ты всю водку сейчас и выпьешь. Вот приедем ко мне, тогда я тебе и налью, – сказал Тарасов, убирая бутылку со стола к себе в сумку.

– Давай, давай, Курсант, заходи живее, – говорил Тарасов, толкая в спину разувавшегося Руса.

– Да дай ты хоть ботинки снять.

– Быстрее снимай, сейчас Алексеева придет.

– Ага, понятно теперь, что это ты меня для нее пригласил?

– Я ее для себя пригласил.

– Ну ладно, мне пофигу, – уныло сказал Рус, входя в комнату.

– Ну что, Курсант! Я смотрю, ты уже нажрался! – грубо крикнул Тарасов на Руса. Рус сидел на диване, глаза его были закрыты, его просто развезло от такого количества водки. Видя, что Рус не подает признаков вменяемого человека, Тарасов решил выгнать его, чтобы остаться с Алексеевой.

Утром голова Руса раскалывалась на части, все тело болело. Какие-то смутные воспоминания вчерашнего вечера туманно время от времени возникали в его сознании. Последствия вечера он точно не помнил. Но отдельные моменты помогли составить ему всю хронологию событий вчерашнего вечера.

После того как Рус отключился, он вспомнил, что Тарасов повел его в прихожую, дал ему в руки пальто, открыл входную дверь и, взяв за шиворот, вытолкал за дверь, объяснив все тем, что Курсант, то есть он, начал себя плохо вести, то есть спать, а он его привез не для этого, а для того, чтобы Рус развлекал Алексееву своими пьяными шутками.

– Вали домой! – звенели в больной голове Руса слова Тарасова.

Потом Рус вспомнил, как он летит в пустоту, больно стукается головой и рассекает себе бровь. Потом темнота, он, наверное, потерял сознание. Потом Руса кто-то поднимает, наверное, сосед Тарасова, звонит в дверь. Кровь сильной волной заливает Русу лицо. Тарасов открывает, сосед передает ему Руса, Тарасов пропускает Руса в квартиру, завязывает ему на голове холодное полотенце. Что было потом, Рус не помнил. Далее он вспомнил темную улицу, наверное, он идет к метро, одежда его вся в крови, он показывает в метро удостоверение общественного помощника прокурора, которое было почти у всех его однокурсников, в том числе и у Тарасова – он был общественным помощником следователя, чтобы устроиться работать потом в прокуратуру. На контроле Руса не задерживают, он проходит на эскалатор, спускается вниз, заходит в вагон, запрыгивает в последний поезд и стоит, истекая кровью. Люди шарахаются от него, но неожиданно подходит парень азиатской наружности и говорит: «Брат, тебе надо в больницу». Берет под локоть Руса, и… Что было потом – провал в памяти.

Вот такую историю знал о себе Рус, по прозвищу Курсант, Рус, который съездил в гости к своему лучшему другу Шурику Тарасову. Напоминанием этого у Руса остался продольный шрам над правой бровью, который всегда настораживал общающихся с ним людей.

Солнечный день. Прохлада открытого окна врывалась в комнату, вытесняя запах курева и спиртного. Рус стоял, покачиваясь у окна, докуривая последнюю самодельную самокрутку из оставшихся окурков сигарет. Свежесть нового весеннего дня приносила силу дыханию, ритм которого был неровным после продолжительного очередного запоя. Собутыльниками Руса были соседи по последнему его новому месту жительства – мастера – рабочие общежития, которые, смирившиеся с обыденностью серых дней своих, не пытались что-то изменить в своей жизни и довольствовались тем, что имели. Может быть, это было и к лучшему. Они отказались от вечной борьбы за «Розовую мечту и выбрали простую возможность – жить. Поэтому стиль жизни этой категории людей, казавшийся Русу полным падением личности и смирением перед ударами судьбы, всегда был им отрицаем. Ростислав в душе своей протестовал против этого. Он, стиснув зубы до боли, закусив губы до крови и сжав кулаки, говорил себе или кому-то в небе, всматриваясь в серые тучи Петербурга: «Врешь! Не возьмешь! Не сломаешь! Я выстою! Выстою!!!», пытаясь тем самым изменить время в лучшую сторону. Ибо он рьяно верил в выведенное им правило: «Желание есть некая субстанция, влияющая на развитие событий индивидуума», то есть, простыми словами, достаточно лишь сильно, безумно чего-либо хотеть, и желание, как свет фар, будет выстраивать события в жизни заранее, значит, он сам будет формировать свою судьбу и по своему сценарию. Но тем не менее вся проблема заключалась в трудности выбора, когда вокруг всегда имелась возможность получить отдых своей голове, отключившись от мира. И способом тому была водка, маленькие дозы которой перерастали в запой.

Рус часто приходил к выводу, что жизнь – дерьмо, что нет никакого смысла для него в этой жизни, чем он и оправдывал себя, свои запои. Сама схема смысла жизни вырисовывалась у него в первую очередь: приобрести навыки, необходимые для выполнения им возложенных природой на каждого человека функций – стремиться к продолжению рода, к созданию семьи, воспитанию детей. А для этого необходимо получить образование или иное ремесло, которое позволит ему выполнять обязанности по содержанию семьи и всему остальному. Но у каждого человека имеется свой собственный взгляд на вещи, следовательно, что считать смыслом жизни, зависит либо от точки зрения большинства, либо от его субъективной точки зрения. А это, как всегда, и рождало конфликт – конфликт выбора: что хорошо, а что плохо. Задумываясь над такими простыми понятиями, Рус наливал себе в рюмку водку и глушил ее нещадно в одиночку, прячась в своем маленьком мирке от остального мира. В этом, как понимал позже Рус, и есть самая страшная проблема алкоголиков: желание противопоставить свое внутреннее «Я» голосу большинства или общепринятым нормам морали для реабилитации своего поведения… Рус сломался, выбрав искушение, которое позволяло не ломать голову в поисках истины, а просто забыться. Хотя в глубине души он надеялся, что, может быть, судьба даст ему еще один шанс сделать свой выбор, потому что его внутренний голос протестовал. А пока Рус просто плыл по течению своей тихой пьяной жизни, пассивно наблюдая за миром, редко появляясь в институте.