Валентина Хайруддинова - Нина. Таинственный Ник

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использована иллюстрация: © agsandrew / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Стояла середина лета, пора, когда в городе до ночи царит зной, а на околице витает дурманящий аромат луговых цветов.

Город Усольск раскинулся на высоком берегу реки Широкой, которая вполне оправдывала свое название: противоположный пологий желтый песчаный берег едва виднелся в розовом утреннем мареве.

Теперь солнце уже взошло; нежные розовые лучи скользили по рыжим черепичным крышам домиков, лентой растянувшихся вдоль крутого обрыва, по куполу церкви, что сверкал позолотой над зеленью деревьев, по белым стенам древнего кремля, по синим волнам реки, неспешно плывущим в неведомую даль.

В этот недолгий час утренней прохлады, когда можно дышать свежим воздухом полной грудью, чуть поеживаясь от легких порывов сырого ветерка, дующего с воды, на старинной набережной, что тянулась вдоль крутого берега Широкой, расположились четверо.

– Когда мы останавливались здесь в прошлый раз, пейзаж показался мне гораздо привлекательнее. Утесы, поросшие невысокими деревцами и кустами, грандиозно нависали над рекой, желтые песчаные плесы на противоположном берегу привлекали взор первозданной дикой красотой. Там, где нынче раскинулся город, возвышался только древний кремль и несколько строений, а за стенами кремля простирались луга, березовые рощи, поля. А сейчас всюду присутствует человек. Чего только стоит эта ужасная плавающая машина с пронзительным гудком и черным дымом из трубы! Пароход, кажется. А автомобили?

Так негромко рассуждал, стоя на бетонном парапете, что предохранял прохожих от случайного падения с крутого берега, юноша, тоненький, с женственными чертами лица и золотыми локонами ниже плеч. Одежда его совершенно не соответствовала моде нынешнего века: бордовый бархатный камзол, штаны до колен, белые чулки и туфли с серебряными пряжками.

Юноша обращался к собеседникам: трем молодым людям, сидящим на скамье, что находилась у его ног, возле парапета.

– Вы совершенно правы, господин! Гуляя по главной улице, приходится по сторонам оглядываться, – с подобострастной готовностью подтвердил слова юноши один из молодых людей, обладатель льняных волнистых волос и голубых томных очей.

– Точно так, только успевай головой вертеть, – поддакнул другой, рыжеволосый, с веснушками, щедро рассыпанными по румяным щекам и курносому носу.

Юноша милостиво кивнул:

– Если дальше так дело пойдет, автомобили начнут давить тех, кто передвигается пешком. Я бы умчался отсюда поскорее, но Широкая не желает меня отпустить. Она влечет своей глубиной и силой, музыкой волн. Слышите их песню? Из многих рек мира Широкая – одна из самых величественных. Даже парапет сделан удачно: когда стоишь на нем, видишь так далеко! Люблю гулять, где повыше.

Юноша повернулся на восток, вытянул руки перед собой – розовые лучи скользнули, словно нити, сквозь его пальцы, свежий ветерок овеял лицо. Он с удовольствием вдохнул аромат луговых трав, смешанный с запахом реки, потом продолжил:

– Широкая и ее берега располагают к созерцанию, мыслям о вечности и вдохновляют людей искусства. Да и Усольск хорош, невзирая на автомобили. Но, по правде сказать, наше отбытие задерживает скрипач, обитающий в загородном деревянном доме. Он призвал меня, потому что страстно желает славы. А ведь у него есть белокурая милая женщина, его жена, что с малюткой на руках гуляет по аллеям огромного сада, где благоухают цветы, жужжат пчелки, зреют на ветках румяные яблоки – что еще нужно человеку? Но, оказывается, наш скрипач несчастен. Он готов обменять все на наслаждение славой. И я ему помогу. Я встречаюсь с ним сегодня ночью.

– Что обменять? – подал голос третий собеседник, статный кареглазый смуглый брюнет, – пчелок и яблоки?

Он задал вопрос и улыбнулся, словно звук собственного голоса – сочного баритона – доставил ему удовольствие.

Но юноша сморщил точеный маленький нос:

– Не болтай ерунды. Лучше слушай песню реки.

Впрочем, через пять минут молчания юноша сам нарушил тишину:

– Мой новый знакомец, скрипач из деревянного дома, готов отдать себя. И ведь я не впервые сталкиваюсь с такой жертвой. Удивительные они, мои пленники, мои поклонники, мои талантливые музыканты. Знаете, чего он желает? Ни за что не угадаете. Простите, но вы все-таки животные – никогда не ощутите восторга от того, что вами восхищаются. Так вот, он жаждет памятник.

– Кому памятник? – поинтересовался голубоглазый блондин.

– Что значит «кому»? – с досадой воскликнул юноша, – ох, как ты глуп! Себе, конечно же. Через несколько лет у здания местного театра или в парке, или, возможно, на той самой главной площади, где снуют эти отвратительные автомобили, городские власти установят памятник знаменитому музыканту. Из металла или гранита.

Тут в беседу вновь вступил рыжеволосый молодой человек. Он весело, громко, даже несколько задиристо спросил:

– Чего ему неймется? Жил бы себе и радовался. Не бедствует, имеет дом, жену да еще малютку. Зачем ему памятник?

Юноша легко соскочил с парапета – каблуки туфель звонко цокнули, высекли искры из булыжников, которыми не так давно вымостили набережную. Он сделал шаг к своим спутникам – те втянули головы в плечи, словно боясь получить по оплеухе. Но юноша лишь вздохнул и ответил терпеливо, как если бы говорил с детьми:

– Памятники воздвигают тем, кто проявил себя на поприще политики, науки, искусства или военного дела – это дань уважения и восхищения потомков. Но вот незадача: памятники людям обычно ставят после их смерти. Мой скрипач жаждет остаться в истории, и я нахожу такое стремление похвальным. Хотя, чтобы осуществилась мечта, придется скрипачу, увы, покинуть сей бренный мир. Как воодушевленно он призывал меня, как искренно сулил все, чем обладает, в надежде получить несравнимо большее! Но то, что не слишком ценишь сам, и для меня не представляет ценности. На самом-то деле мой дружок любит лишь сам себя. Скоро он станет известным, потом – увы, – мертвым, а после получит свой памятник.

Юноша перегнулся через парапет, окинул взором окрестности и проговорил:

– Что ж, нам пора. Еще одна ночь – и прощай огромная, глубокая прекрасная река! Скорее всего, мы расстаемся на долгие века, но, может статься, встретимся лет через пятьдесят.

А река несла свои синие воды к далекому морю, пели ее волны негромкие вечные песни, и древний город дремал в предрассветной дымке.