Кирилл Берендеев - Осколки

Их немного, всего трое. Может начаться бой, линия фронта рядом, значит, тревога будет через несколько минут.

Прицел дрожит, когда я начинаю выбирать цель. Странно, что я не могу определиться с тем, на кого направить ствол снайперской винтовки. Мгновения убегают, надо решать.

Надо решать. Тропинка заворачивает за сарай, скрывается за елями. Оттуда я уже не достану ни одного. Офицеру до крайней черты остается пройти всего ничего. Четыре метра. Нет уже три.

Значит, его. Остальные упадут, немедленно залягут, у меня будет немного времени на второй выстрел. Прежде чем они определяться с направлением, прежде, чем вычислят траекторию полета пули. И тогда уже надо отходить. Одному. А там, как карта ляжет. Так я и предупрежу своих, и возможно, смогу отступить к реке. Сейчас Сморода разлилась от долгих, затяжных дождей, проходы к ней затоплены, переправляться придется вплавь. А за ней свои. Близ железной дороги. Крюк в два километра, не факт, что в своих скитаниях я встречу группу, но иначе….

Иначе, я упущу лейтенанта. Мысль, прежде мягко царапавшая, а ныне вонзившаяся в мозг, заставляет снова выцеливать серую фигуру. Лицо крупным планом – лейтенанту около двадцати, чуть моложе меня. Но выглядит серьезней, лицо спокойное, под этим спокойствием в застывших чертах, сжатых в нитку губах, угадывается сильное нервное напряжение, выпрямляющее спину и не дающее лейтенанту оглядываться. Наверное, поэтому он оказался так далеко впереди.

Возможно, он в первый раз ведет за собой маленький отряд.

Его лицо намертво удерживается в перекрестье прицела. Лейтенант шагает ровно, не спеша, каким-то деревянным шагом – и все же вырывается вперед; двое других идут спокойно, на своего старшего почти не смотрят. Сейчас их волнует бесшумный разговор, обмен мнениями, возможно, о предстоящей работе.

Я снова отбрасываю мысли, сосредотачиваясь на фигуре в сером. Лейтенант подошел почти вплотную к невидимой для него границе безопасности, палец сам скользит по крючку, вдавливая его с ненужной силой.

Винтовка бьет в плечо, кажется, невероятно сильно. В последнее мгновение прицел чуть вздрагивает в непослушных руках, но пуля уже вышла из ствола, пороховые газы уже разогнали ее до скорости в полтысячи километров в час и теперь она стремительно поглощает расстояние между мушкой и головой лейтенанта, пожирает метры, пробивая душный застывший воздух, наполненный влагой.

Я ничего не почувствовал во время выстрела, только невиданную прежде сосредоточенность. Выцеливаясь, еще ощущал скребущие коготки мыслей, а сейчас…. Словно включилось что-то.

Миг – и лицо лейтенанта нервно дергается, он стремительно повертывает голову, словно чем-то заинтересовавшись, там за развалившимся забором усадьбы. И начинает поворачиваться всем телом, послушно следуя за новым направлением взгляда. Когда он падает в крапиву, я еще вижу кровавый след на виске. И другой, несравнимо больший, просто чудовищный по размеру, разнесший полголовы – выходного отверстия. А торопливо перевожу взгляд вверх по тропке. В спешке отрываясь от прицела

Двое, следовавших за ним, уже успели обернуться по сторонам и теперь падают. Один чуть задержался, срывая винтовку с плеча. Почти такую же как мою, ему надобно снять ее с предохранителя, передернуть затвор, у него всего несколько секунд подготовку оружия. И еще ему кажется, что стреляли со стороны елей, возможно, из сарая.

Второй просто лег на тропу, и только сейчас шевелится, срывая с плеча оружие, поводя им из стороны в сторону. Снайпер начинает выискивать цель, он по-прежнему стоит на колене, не опускаясь, в глухую зелень, будто нарочно подставляясь под пулю. Мне с трудом видно его, второй полностью скрыт зеленью. Горячий шепот, он говорит снайперу что-то о засаде, я слышу их голоса и понимаю их речь. Язык слишком знаком, его не надо учить в школе, он родственен нашему. Второй спорит, и проигрывает спор молчанию. Снайпер по-прежнему зорко всматривается в ели, в черноту окон сарая. И не опускается. Из высокой травы невозможно уязвить цель, а он хочет именно этого. Он не глядит в окуляр, он ищет глазами, ищет, чувствуя, что вскорости может найти.

Я лежу неподвижно. Я допустил ошибку, я вздрогнул, поднимая глаза от прицела, выискивая разведгруппу, пошевелился. И теперь любое мое движение способно выдать меня. Кажется, снайпер понял это, возможно, он краем глаза увидел мгновение выстрела, озарившейся ярким светом зачерненный ствол винтовки или проблеск оптики в пронизывающем туман солнце и теперь выискивает его. Ждет, когда я снова пошевелюсь, чтобы вычислить среди ветвей и прели человеческую одежду; ждет, когда я поймаю его в перекрестье прицела. И тогда опередит.

Мгновения тянутся бесконечно. Сколько их минуло с тех пор, как лейтенант неловко упал в крапиву? Кажется, протянулась вечность немого противостояния.

А наша группа, услышала ли она одиночный винтовочный выстрел?

Под моим сапогом нащупывается кольцо открытого люка. Я задеваю его раз, другой; металл звенит. В то же мгновение следует выстрел. Яркая вспышка и звон разбитого стекла. И примерно полсекунды на мой ответ, пока он дошлет новый патрон в ствол винтовки. Я приникаю к окуляру – и только теперь понимаю, что снайпер не промахнулся. Но прежде чем осознаю это, успеваю нажать на крючок.

Пули тяжелы, ах, как тяжелы эти пули. И как страшны. Свинец, с высверленным в центре отверстием, заполненным ртутью. При соударении с костью, пуля разбивается на десяток мелких тяжелых шариков, разлетаясь по телу, сокрушая и перемалывая все, встреченное на пути, превращая в пульпу, в никчемную смесь крови и ошметков. И дробью выбрасывается наружу.

У меня осталось еще три таких пули. Возможно, увидев действие первой, снайпер понял, что перед ним новичок и стал выискивать молодого волка, с тем, чтобы тот не превратился в матерого. Не стал бы соперником ему.

А теперь… голова снайпера взрывается словно гнилой арбуз: черно кровавое месиво разбрасывается по сторонам из затылка с каким-то омерзительным всхлипом. Орошает брызгами все вокруг, в том числе и лежащего рядом. Он вскрикивает непроизвольно, последний, оставшийся в живых, и стреляет. Неважно куда, пуля впивается в стену сарая, он успевает откатиться прежде, чем безжизненное тело товарища с изуродованной до невозможности до дикого отвращения головой, упадет на место, мгновением раньше занимаемое им.

Конечно, первым надо было стрелять именно в снайпера. Но я слишком боялся упустить лейтенанта….

Он передергивает затвор.

А я – только слышу, но уже не вижу его. Боль яростно впивается в бедро, подобная бешеной собаке, рвет и кусает плоть. Снайпер не промахнулся и последним в своей жизни выстрелом, попав именно туда, где, по его расчетам должен был находиться молодой стрелок, и не ошибившись, почти не ошибившись в цели. Он ориентировался на слух, не видя меня, предположив, что я отползаю от окна, и сумел достать.