Илья Шустров - Наблюдения за мёртвыми людьми

Август не знает тоски

К концу сборника рассказы стали совсем уже личными. Эту историю я придумал зимой две тысячи восемнадцатого. Мне было холодно. А ещё одно дополнение к «Землям Звезды» в тот момент было единственным, на что у меня хватило сил – «Без меня» я тогда даже не задумывал, а других граней вселенной просто-напросто не имел.

Миллион маленьких кусочков

Мне было одиноко.

Пока они веселились в гостиной, я наблюдал за звёздами, облокотившись на мраморные перила мансарды. Мне было тоскливо, прохладный майский ветер шевелил хрупкие ветви яблонь в саду. Всеобщий дух веселья никак не желал меня затронуть. Д. как всегда была обрадована внезапным суаре, и каждый присутствовавший был удостоен какого-либо комплимента с её стороны. По словам Д., господин Нижегородский сегодня был необычайно привлекателен, Анастасия выбрала на редкость удачные тени, утончённо подчёркивающие красоту платья, а мадемуазель Валери с ухажёром, каждым своим движением излучали счастье. В обычных обстоятельствах Д. не стала бы говорить о гостях Санктума с такой теплотой.

Она всегда была приветлива, но после нескольких лет нашего общения я научился улавливать в её голосе некоторые интонации, которыми Д. невольно показывала своё настоящее настроение. Сейчас её ничто не тревожило. Она радовалась тому, что выдался столь хороший вечер, и забывала обо всём, что могло бы его омрачить. Аликс улыбалась, смотря на неё, а Даниэль гомерически хохотал, всякий раз когда они с Д. пересекались взглядами, и последняя радостно махала мужчине рукой. Мне стоило бы порадоваться за Д., но, увы, я не мог с собой ничего поделать – тоска полностью овладела мной.

Из залы громыхнуло смехом, и в мансарду впорхнула мадам Лебединская. Каждое её явление вызывало у меня улыбку. В ней чувствовалась какая-то чуткость и лёгкая тоска, сродни моей. Пожалуй, это была именно та персона, с которой мне бы хотелось сейчас поговорить. Она меня понимала. И я понимал её. И мы оба понимали, что понимаем друг друга. Мадам Лебединская выдохнула какой-то непонятный смешок и села в своё любимое кресло. Я специально передвинул его в мансарду ещё днём, как будто чувствовал, что мадам понадобится здесь присесть. Мы помолчали, она – переводя дух, я – не желая начинать разговор, но наслаждаясь обществом, а после она спросила:

– Что, опять прошлое тревожит?– я молча кивнул. Она ещё чуть-чуть помолчала, а потом продолжила говорить.– Ты когда-нибудь гулял по той тропе?

Она указывала на аллею из яблонь, которую было очень хорошо видно с мансарды в лунную ночь. Внутренний дворик плавно переходил в сад, а сад упирался в высаженные в несколько рядов яблони. Деревья уходили куда-то вдаль, к реке. Я задумался и понял, что никогда не бродил там – ноги уносили в другую сторону во время променадов. К карьеру, к дороге, на вырубку. Но не к реке. И не через яблоневую аллею.

– Не припоминаю. Кажется, нет, не гулял,– мадам Лебединская хитро улыбнулась:

– Видишь, яблони сейчас цветут?

– Вижу.

– Ты знаешь,– она встала с кресла и прислонилась к перилам по левую руку от меня,– эта грусть по прошлому… она в тебе от матери.

– Пожалуй.

– И у неё ведь был способ справиться с тоской.

– И какой же?– я с интересом взглянул на мадам. Всё-таки она ещё имела в рукаве козыри, которыми могла меня удивить.

– Пойдём, я кое-что тебе покажу,– она взяла меня за руку и, бодро цокая каблуками, зашагала через зал к выходу в коридор. Д. попыталась что-то сказать нам, но ни я, ни мадам Лебединская не хотели ни с кем разговаривать сейчас. Мадам провела меня через многолюдную комнату к двери. Перед тем, как покинуть зал, я оглянулся.

Как же счастливо они выглядели! Каждый буквально светился радостью. Боже, почему я так не могу? Радоваться тому, что сейчас можно не грустить – до чего же сложно!

Свет в коридоре был выключен. Луна нарезала тени на полосы, освещая пол сквозь частые окна. Мадам Лебединская резво шагала в тёмный угол, к неприметной лестнице на чердак. Я очень редко туда заходил. Только когда искал какую-нибудь затерявшуюся вещь. Обычно искомый предмет находился в верхних стопках собранного там хлама, поэтому вглубь я не забирался никогда. Мадам легко вспорхнула на самый верх, откинула люк и исчезла где-то в открывшейся темноте. Пока я карабкался по перекладинам на чердак, оттуда явственно слышались звуки бурной деятельности мадам Лебединской.

Она что-то двигала, чем-то шуршала. Сверху раздавались непонятные хлопки, скрипы – мадам явно искала что-то, что было очень далеко, погребено под грудой ненужных и бесполезных вещей. Когда я просунул голову в люк и оглядел чердак, то поначалу и вовсе не заметил свою спутницу.

Она примостилась у стены под окном. Фотоны лунного света проливались из окна точно над головой мадам Лебединской. Её тёмные волосы сливались со стеной, а платье можно было легко принять за причудливую тень. Я задумался – как можно в таком платье и на каблуках лазить по лестницам быстрее юноши в брюках? Видимо, можно.

Я залез на чердак и подошёл к окну. Теперь я уже мог рассмотреть происходящее и не быть обманутым мраком. Мадам сидела, держа на коленях какую-то книгу похожую на ежедневник. Отчего-то я сразу догадался, что это такое, но для приличия спросил:

– Интересное чтиво, я полагаю?– она улыбнулась. На сей раз без малейшей хитринки, которая всегда, так или иначе закрадывалась в личико мадам Лебединской, когда она не была настроена на серьёзный лад. Теперь же она улыбалась по-другому. Со светлой грустью.

– Это дневник твоей мамы,– я так и знал. Она повернула книгу ко мне и положила прямо посреди квадрата бледного света.– Читай.

Я наклонился и начал вглядываться в написанное. У моей мамы всегда был разборчивый почерк. Сейчас это сыграло на руку моему зрению, которое в полумраке чердака никак не хотело фокусироваться на буквах. Мне приходилось буквально угадывать слова по силуэтам.

«24 мая.

Почти полночь. Мне опять немного тоскливо из-за всего происходящего. Слишком хочется вернуть прошлое. Дома сейчас слишком душно. Я уже не могу это терпеть. Закончу писать и пройдусь. Внезапно мне пришла в голову идея – а не сделать ли мне себе подарок? Не облегчить ли мне своё душевное состояние? Когда-то давно мама рассказывала мне, что если пройти по яблоневой аллее, что растёт за садом в направлении реки, то все грусти и печали исчезнут. Но есть два важных условия. Первое – чтобы выйти оттуда счастливым, яблони должны цвести. Как сейчас. И второе условие: чтобы выйти из этой аллеи, нужно вовремя повернуть назад. Иначе, как говорила мама, можно уйти и не вернуться. Страшновато. Но я же всегда знаю когда остановиться. И, к тому же, сегодня гораздо тоскливее, чем обычно. Мне нужна отдушина. Решено. Сегодня буду гулять в яблоневой аллее. Встречу свой день рождения там, среди деревьев, усыпанных белыми цветами, ступая всё дальше по нежным лепесткам…»