Екатерина Ландер - Небесная канцелярия

Звонкие каблучки отбивают приглушенную дробь о линолеум. Она заглядывает в пустой холодильник, возвращается к раковине, ища приличные чистые чашки, снова разворачивается к плите, где утробно бубнит кипятящийся чайник.

Герда – старший аналитик, практически не вылезающий из штаба и, в отличие от меня, хотя бы знающий, как он выглядит (ну это она утрирует, конечно).

– Что у тебя случилось? – походя, засыпая заварку в кружки, но все равно настороженно и с тем самым затаенным азартом и рвением, с которым приверженцы ее профессии привыкли собирать факты по кусочкам.

Я удивляюсь ее проницательности и подавленно молчу, следя за движениями ее рук: узкие ладони с тонкими длинными пальцами, узкие запястья, как и положено девушке, круглые ногти, покрытые лаком (еще одно пятно ярко-алого).

Обычно я не задумываюсь. Я просто делаю то, что нужно. И не делаю того, к чему приказа не поступало. Герда очень хорошо знает это – за два года она неплохо изучила меня, отмерив и записав в собственную мысленную статистику все, подмеченное во мне ее проницательностью.

Однако сегодня я, вопреки самому себе, все делаю по-другому…

«В разных трактовках сновидения могут рассматриваться как осознанные воспоминания и эпизоды из прошлых жизней, а также своего рода подготовку к переходу в мир Иной, в простонаречии именуемому как «смерть» – цэ: Книга Сновидений. Раздел два, страница восемьдесят шестая. Начальный инструктаж каждого попадающего в Отдел.

И две тысячи ссылок по запросу на Яндексе. Не слово в слово, но информация все же просачивается в Сеть. Конечно, для контроля этого тоже есть свой Отдел. Который, кажется, немного не дорабатывает.

Я так ничего и не понимаю до конца. Только до этого момента почему-то не обращал внимания.

Усопшие. Уснувшие. Сны…

Понятия не имею, чьей больной фантазией умершие были опущены до банальных «сновидений», но размышлять о них именно этим словом кажется легче. Еще легче, чем вообще не думать. Может, на это был сделан расчёт в выборе терминологии?

– Скажи, Гер, происходящее со Снами хоть немного похоже на настоящую жизнь? Смысл тогда всех наших действий, если да?

Прерывая возобновившийся непринужденный щебет, Герда неестественно замирает, останавливаясь в шаге от стола, и накручивает завиток волос на палец, отстраненно прикусив уголок губы.

Она не любит эту тему. Инструктаж – не для нее. Герде нужны графики, карты, схемы и столбчатые диаграммы, в которые она окунется как в собственную стихию. Именно поэтому аналитик сначала была недовольна, когда Лунный повесил на нее мое обучение.

– Нет, – задумчивый голос, как россыпь звенящих снежинок в воздухе. – Но именно это является ключевым моментом. Помнишь теорию перерождений? Закон Чистоты и Права? А они этого не знают. И не понимают ничего, верно? Вот для этого нужны мы.

Она говорит «мы», хотя в нашей деятельности нет ничего общего. Абсолютно. Но Гера всегда так говорит. И это греет мне душу.

– Тогда для чего такие радикальные меры? – я жду ответного вопроса, но она ничего не спрашивает.

– Не мы решаем. Ты сообщил? – проницательность высшего уровня вместо ожидаемого сочувствия. Я виновато молчу, уперев взгляд в подтянутые на диванчик колени.

– Сообщи ты, Гер. Прошу.

– Ладно.

Не знаю, что она услышала в моем голосе, но сейчас мне определенно не очень хорошо, чтобы обсуждать. Деловито-обреченным жестом Герда вытаскивает из кармана мобильник и идет в другую комнату, по дороге бросая мне:

– Все будет в порядке, Антон. Наладится.

Когда она исчезает в коридоре, я все еще сижу, перекатывая слова на языке.

Нормально. Хорошо. Все будет хорошо, я попытаюсь это устроить.

Меня зовут Антон Крайности, и я – Ловец Снов…

Есть вещи, делать которые в самый последний момент – все равно что совершать преступление. И выбор подарков на Новый год для близких вполне относится к этому списку.

Я не помню – и уже, наверное, не вспомню никогда, потому что тот вечер выбил из меня напрочь все пустые мысли, – с чем завертелась в последние дни перед праздником, вспомнив о нем лишь вечером двадцать пятого числа, и схватилась было за голову, ругая свою забывчивость.

Одарить, кроме семьи – весьма обширной, между прочим, – предстояло еще и таких же немалочисленных друзей. Причем подарок хотелось купить не а бы какой, а тот, который бы точно понравился. Собрав наконец мысли в кучу, я попыталась рассудить здраво, подсунув тщательно составленный опросник всем предполагаемым «жертвам» моей щедрости, чтобы потом, не ломая многострадальную голову лишними раздумьями, оправиться в увлекательное турне по праздничным магазинным рядам.

Вот и доигралась…

Если меня спросят, люблю ли я свой город, то я без сомнений отвечу «да», даже не поинтересовавшись, почему был задан вопрос.

Ночные улицы казались похожими на россыпь сверкающих звездных бриллиантов, затканных влажной облачной ватой. Снег частой рябью мельтешил в свете разноцветных огней, опадая на тротуары. Еще пару дней назад он выпал внезапно, разом, в одночасье укрыв город чистым одеялом, а теперь подмок и осел, хотя, действительно, это его нисколько не портило.

Торжественная площадь перед Зимним Дворцом расходилась по сторонам освещенными, сияющими в огнях улицами, и окруженная дорогами, медленно перетекала к набережной, просматриваемая со всех ракурсов.

В воздухе сладко пахло морозной изморосью.

Первое воспоминание, которое пришло на ум: как стылым декабрьским утром идёшь с мамой в поликлинику; шмыгаешь стеганым синтепоновым комбинезоном, загребаешь снег пухлыми неуклюжими «дутиками». Вдыхаешь сквозь заложенный нос вкусные запахи: мандаринов, Нового года, выхлопных газов, замёрзшей воды, птичьих следов на подернутых колкой студёной кромкой тротуарах.

После, дома, не идёшь в школу, книжку под одеяло затаскиваешь, пьёшь чай с липой, мёдом, непротивно кислящий брусникой. Праздника ждёшь, чуда какого-то. А это так, передышка. Будь здоров, не болей!

Я уже давно не в третьем классе, это не тот город, что я помню в детстве, но воздух сегодня такой же сладкий и душистый, как тогда. И в чудо верится так же – наивно и сильно!

Я стояла на мосту, высоко запрокинув голову. Внизу, на земле было по-вечернему оживленно и людно, а там, наверху, тоже шло свое движение. Своя жизнь, недоступная тем, кто никогда не поднимает взгляд. Везде, куда хватало взгляда, был только снег-снег-снег.

Снег влажными ватными шариками оседал на куртку, оставляя на ткани мелкие расползающиеся набухающие капли. Быстро мелькающие в луче фонарного света хлопья сливались вихрем, вовлекая в свою кружащую карусель и завораживая, а подтаявшие сугробы вдоль дороги и перил моста казались большими комками сырого липкого теста.