Александр Титов - Души

Стрельба стихла очень быстро. Перешагивая через трупы, растоптав пепел, к нам зашли спасители. Весь отдел пришёл на помощь. Те кто вчера смог усомниться в моей честности, сегодня готовы были жертвовать собой ради меня. Увидев мёртвых соратников, вошедшие сникли. И только мой сломанный нос им немного поднял настроение.

– Ветров, я тебя всяким видел, но это особенно хорошо. – сказал один широколицый капитан. Павел Медяков. Его весь отдел недолюбливал именно за постоянные шуточки по поводу и без. И теперь некоторые осуждающе покосились на него, хоть и ничего не сказали.

– Давай вправлю. – предложил другой. Миша Волошин. Хороший парень, хоть и кажется иногда, что вместо сердца у него кусок льда.

Он приложил два больших пальца, примерился. Куда он дёргал, я не видел. В глазах заискрило. Когда опомнился, нос уже вернулся на своё место. Разбухший, окровавленный. Но так привычнее.

Водитель выбрался из своего укрытия бледнее январского снега.

– Вы видели, как Арсен в окно вывалился? – спросил он.

– Тимофей, ты ехать можешь?

– Петрович, ты серьёзно? – возмутился майор Моисеев. Жёсткий мужик чуть старше меня. Он даже со своими порой бывал грубее, чем с преступниками. Но не сегодня. – Дай человеку отдохнуть. Тебя Вася отвезёт куда надо. Скажи, что я велел.

Хотелось скорее вырваться из мрачного замка. Я начинал верить, что если не покину его сию секунду, останусь навечно. Убедился, что Кирилл цел, Филипп жив. Посмотрел из окна на Арсена. Вокруг него суетились ребята из скорой помощи. С души камень упал. Значит жив ещё, курилка. Дружески похлопал водителя.

С удивлением прошёл знакомыми поворотами до гаража. Следы боя изменили все залы и комнаты. Везде лежали тела. Пустые пыльные одежды. Стены, картины и гобелены растреляны будто по решению суда. Оборотни полегли всем составом. Кто-то стонал, зализывал раны. Немногие из уцелевших. Я насчитал троих.

Часть упырей со своими кровяными мешками бежали. Я не знал этого наверняка. Догадывался. Надеялся. Не могло же целое общество в одночасье кануть в лету. Крупнейшее в стране, одно из древнейших в амире. Такой пласт истории, охапка традиций и яркое влияние на всю культуру. Как бы ни презирал я их, но такого удела пожелать им не мог даже в пьяном угаре.

Вышел во двор. Скорые отъезжали одна за другой. Им на место прибывали новые. Вереница каталок тянулась к ним от самого крыльца. А рядом скромно сидел чёрный пудель. Растянув пасть в улыбке, высунув язык. Заметив меня, он перебрал ногами, но с места не двинулся. И что только забыл он здесь? Чей он? Впрочем голова пухла от других мыслей, чтобы ещё и о бродячем псе думать.

Теперь домой. Хотелось сказать, что отдыхать, но ещё оставалась карта памяти. Что она мне откроет, пока не имел ни малейшего представления. Может снова отложу сон на потом. Как обещание выучить иностранный язык.

Когда я поднялся на свой этаж, часы соседа пробили десять. Мощные корабельный склянки никогда не ошибались. Даже когда куранты по радио спешили на полминуты, сосед ухмылялся. Говорил, это не время, а рука государства. Злой он стал после отставки. Не мог молчать, даже когда программа новостей меняла заставку. И мне ставил в вину службу в полиции. В остальном мы находили общий язык.

В прихожей обычно пахло духами. Только женскими. Я никогда не мог привыкнуть брызгаться перед выходом. Так и стоял мой флакон, ровесник Ани, среди леса изящных скляночек. Давно превратился в монумент. А сегодня нос слишком устал, чтобы слышать. Жаль. Нравилось вдыхать воздух дома с нотками полевых цветов. Так пах уют.

Разделся. Промахнулся мимо вешалки, но наклонятся не стал. Спешил в душ. К прохладе воды. К бальзаму, чтобы унять боль.

На встречу вышел молодой парень. В моём любимом махровом халате с греческим узором и в моих же шлёпанцах. За ним оставался бесцеремонный мокрый след.

Я выхватил пистолет, наставил на него и насладился бескрайним ужасом в глазах. Парнишка не был вором или взломщиком. Это очевидно. Но какого лешего он одел мои вещи?

– Кто ты такой? – медленно спросил я.

– Я… вы чего… я же… с Аней. Аня! – в панике заговорил он.

Аня выбежала из комнаты в одной футболке. Слишком короткой, чтобы укрыть бритые части тела. Но её это не волновало. Поняв ситуацию, она влезла между нами. Закрыла парнишку грудью. И строго на меня посмотрела. Будто это я во всём виноват. И вообще дома мне делать нечего.

– Папа, ты с ума сошёл? Убери пистолет. Немедленно!

Я подчинился. Запихнул его обратно в кобуру.

– Аня, это как понимать?

– Это Никита. Я тебе о нём говорила.

– С которым ты не встречаешься и целовалась всего два раза?

– Мы же неделю уже… – попытался заговорить Никита.

– Молчи. Сейчас я говорю. – оборвала его Аня. – Да, папа, это тот самый Никита.

– Тебе шестнадцать лет. Забыла? Хочешь, я его на восьмёрку за совращение отправлю?

– Он мой ровесник. Так можно. Я узнавала.

– Это что, за разговорчики? Ты ребёнок! Мой ребёнок. И я не собираюсь смотреть, как ты с каждым встречным в постель прыгаешь.

– Я не ребёнок, сколько раз повторять? Мы живём в двадцать первом веке. Теперь всё совсем по другому. Не так, как в вашем дремучем…

– Я примерно те же слова говорил своему отцу в твоём возрасте.

– А мне, типа, нельзя?

– Нельзя. Потому что я тогда был дураком. А тебе этого не позволю.

– Я сама так хочу. Мне нравится быть дурой. Делать свои ошибки. Свои! Я иначе не научусь жить. Буду кисейной барышней и краснеть от слова «блин». Понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Да ты вообще ничего не понимаешь! – Аня сорвалась на крик. – Вот мама бы на моей стороне была.

– Ещё чего. Она бы с тобой и разговаривать не стала. Отправила бы в угол. Забрала бы ноут и телефон.

Никита потихоньку отступал в комнату. Испугали мы героя. Со своими родителями он бы стал заметно смелее.

– Ну почему ты такой? Ты же знаешь, как тяжело быть подростком. Когда всё самое приятное почему-то нельзя. Ведь правда же?

– Аня, милая, дело ведь не в том, что приятное это плохо. Просто рано ещё. Делов наделаешь и глазом не моргнёшь. А потом всю жизнь жалеть будешь об ошибках молодости.

– Таких, как я? Я тоже ошибка?

Аня удивительным образом перевернула мою мысль. Приняла её на свой счёт и приготовилась расплакаться.

– Да что ты такое говоришь? Ты главная удача моей жизни. Больше того. Ты и есть моя жизнь!

Она ничего не ответила. Вытерла слёзы, отвела взгляд. Успокоилась.

– Что с твоим носом? – хрипло спросила.

– Коллега неудачно пошутил. Кинул пепельницу, а я не поймал.

– Пепельницей, да? Ну-ну. А рубашка… старая коллекция. Такое теперь не носят.

– На моей крови было много, а Вика предложила свою. Запасную в смысле.