Александр Берник - Степь 2. Расцвет. Часть вторая

– Никак, – прошипела стервозным шёпотом «золотая», вновь скривив злобное личико, собираясь видно его полностью утопить.

Наступила тягучая пауза. Кайсай не решился на этот раз продолжить знакомство с побоями. Все замерли в позах как изваяния. Наконец Матёрая отмерла, развернулась и пошла прочь, но не стала вскакивать на своего скакуна, а наоборот принялась стягивать накидку, скомандовав своим «мужененавистницам»:

– Привал. Тоже надо сполоснуться и подкрепиться перед переправой.

Затем вновь подошла к рыжему, вылезшему из реки с мокрыми штанами и встав перед ним и разглядывая реку сквозь него, словно через прозрачную преграду, принялась демонстративно оголяться, расшнуровывая завязки брони. При этом загадочно улыбаясь, одаривая улыбкой непонятно кого, так как с высоты своего положения в упор никого на берегу не видела кроме себя любимой и единственной.

Кайсай вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только сделал это значительно быстрее. Он, несмотря на самовлюблённую деву, скинул в песок мягкие сапожки, куда благо вода не набралась при падении, отстегнул пояс, аккуратно укладывая на песок и лихо выпрыгнул из штанов, оставшись пред красавицей в чём мать родила и на свет выгнала.

Рыжий решил, что раз уж намочил походные портки, то не мешало бы их в таком случае и простирнуть. Поворачиваясь к ней задом и закидывая за спину косу, прикрывая тем самым шрам от стороннего взгляда, пошёл в реку, тем не менее, понимая по опыту заработанного с поселковыми девками, что не желание любоваться её красой и поворот к обнажающейся деве спиной, будет для золотоволосой, не меньшим оскорблением, чем отбор ножа и усадка на песок задницей.

Дева никак внешне не отреагировала на его мерзостную выходку, но раздевшись догола и проходя мимо стирающего штаны молодого мужчины, выпятив груди перед собой, глянула на рыжего так, что тот всё понял без объяснения. Она ему такого никогда не простит и не при каких условиях и, судя по отвратительной натуре, эта стерва никогда и никому, ничего не прощает по определению. Она этому просто с детства не обучена.

От вида девичьего обнажённого тела, грациозно заходящего в воду, Кайсай впал в полное оцепенение. Туловище мгновенно отказалось слушаться. Но рыжего парализовала не красота божественной фигуры, а колдовские узоры на её спине! Матёрая сестричества оказалась «меченой» ведьмой! И ведь эта зараза ещё косу вперёд убрала, открывая спину и аккуратную округлую попу для обозрения и давая ему возможность разглядеть себя во всех подробностях.

Только сейчас бердник понял с кем по дурости сцепился. Она же могла его размазать по песку одним желанием превратив в пыль. Сразу стал понятен и гонор девы, и её заносчивость, высокомерный взгляд на их с Куликом как на ничтожества, а за одно и отсутствие у девы оружия. На кой оно ей, если колдовская сила заложена в самом теле.

Сравнивая рисунки золотоволосой с лесной ведьмой, он пришёл к однозначному выводу, что каждая «меченая» разрисована по-разному, потому что роспись Золотых Грудей совсем не походила на загогулины еги-бабы. Те он хорошо рассмотрел и запомнил. Когда рыжий пришёл в себя от оцепенения, первое что осознал разрозненными мозгами – сердце из груди вот-вот вырвется, а второе – увидел уплывающие штаны.

Дева, к моменту его осознания зайдя в реку по высокие груди, торжественно развернулась бросая золотую косу на спину и открывая доступ для посторонних глаз к телу, и увидев реакцию молодого бердника осталась очень довольна результатами произведённого эффекта. Прямо так довольна, словно свинья, обожравшаяся желудей. Вот только не хрюкала.

Спустя время, уже ближе к вечеру весёлая пьяная компания, состоящая из двух мужчин и двух дев сопровождения высокопоставленной особы, притом, как выяснилось, такой высокой, что выше некуда, уже, как ни в чём небывало разглагольствовали у костра. Огнище наспех разжёг Кулик, проскакав туда-сюда вдоль берега и найдя хоть что-то, что могло гореть, видно изничтожив последние где-то найденные кусты.

Лишь «меченая» стерва высокого полёта сидела на берегу в гордом одиночестве, закутанная в конскую накидку, и безучастно созерцала речной пейзаж на закате. Сидеть у костра за компанию и пить с ними пьяные напитки она категорически отказалась, считая это ниже своего достоинства, хотя что-то там пила, но в одиночку.

Когда наконец все разогрелись снаружи и изнутри как следует, стали готовиться к переправе. «Мужерезки» по команде высокопоставленной стервы начали полностью раздеваться и всё снятое укладывать в непромокаемый мешок.

Цвет их волос действительно выглядел крайне необычно, чем-то походя на рыжее золото, притом этим цветом девы могли похвастать не только волосами на голове, но и везде, где они росли. Златовласки оказались настолько красивы и обворожительны, что Кайсай пивший немного, лишь для телесного согрева, тем не менее начал быстро пьянеть, смущённо и лихорадочно щупая их глазами. Но увидев голую командиршу в затейливых цветных узорах, в раз протрезвел, даже миновав стадию болезненного похмелья.

Всё что осталось на девах – это лишь странный амулет с вырезанной дыркой из зелёного и красивого, а значит дорогого полированного камня, 12 12 Камень змеевик полевой шпат. Из этого камня изготавливался особый амулет, который после сложного ритуала единения с конём позволял управляться с ним без седла стремян и удил. Этот амулет для коня был что—то вроде ключа зажигания для современного автомобиля. Притом этот ключ был един как для коня, так и для всадницы. Этот ритуал удавался не каждой соискательнице на вступление в сестричество и его получение было одним из испытаний при «вступительных экзаменах». Такой змеевик имела на груди каждая дева сестричества в обязательном порядке. цеплявшегося за шею шнурком и висевшего в аккурат чуть повыше ложбины образуемой рельефом грудей.

Взгляд Кайсая липко цепляясь за обнажённую Золотые Груди, замер на некоторое время на её амулете, но толком подумать о нём не успел. Потому что неожиданно для себя наконец-то разглядел сквозь ведьминые узоры идеально безупречное тело, отчего, как назло, почувствовал в своих штанах шевелящийся «позор».

Возбудиться, да ещё при поляницах – смерти подобно! Это нарушало незыблемый ордынский закон – «не еть», что в походе являлся смертельным. Хотя они с Куликом ещё не присягали и жизни за это их бы ни лишили, но позором бы покрыли себя несмываемым. Таким, что вместо переправы можно было топиться.

И тут как гром среди ясного неба в ушах рыжего раздался издевательский смех, и он совершенно отчётливо как настоящую увидел перед собой знакомую еги-бабу с указывающим ему на штаны пальчиком. Зашевелившийся орган тут же скукожился и прикинулся дохлым. А тут и видение исчезло.