Яна Демидович - Тёмное трио

Ресницы дрожат. Из ушей словно вынимают беруши.

«Бояться надо живых, а не мёртвых».

Тайка дёргается. И с ужасом приходит в себя.

Связанная, она лежит на земле, точно мёртвая бабочка, приколотая шпилькой в альбоме коллекционера. В памяти мелькает человек на кресте, что прячет бабушка. Мелькает – и исчезает, поглощённый вспышкой паники.

«Бояться надо живых, а не мёртвых».

Ветер приносит чей-то смех, но Тайка не может понять, кто смеётся. Двое подходят ближе, встают на колени слева и справа от трясущейся, немой от ужаса Тайки. На горбатом носу одного блестит кровавое стекло. Торчит из нагрудного кармана другого костяная дудочка.

Издалека ползёт к Тайке девушка, третья. Напрягаясь, везёт за собой, по самой грязи, белёсые ноги, уже обутые в страшные, кожаные туфельки.

– Спа… си… – слова застревают в горле. И только смех, только обещания и приказы кого-то четвёртого летают вокруг.

Три руки поднимаются: синхронно, изящно. В каждой – по ножу; пляшут по глади, не зная бед, беззаботные солнечные зайчики.

Пляшут. Пляшут. Пляшут.

И падает первое лезвие.

Крест знал, что произойдёт сегодня вечером, и что приключится ночью.

Знал с самого. Долбаного. Начала.

Сперва донёсся визг тормозов, а стоило выглянуть из окна, притаиться за модной занавеской – и вуаля! Увидел чётко, ясно, как на ладони – что обычно румяное, поддельно благодушное лицо его врага приобрело меловую бледность.

Так в темноте Богом забытого склепа светлеет погребальная маска. А под ней – костлявая жуть. Ничего человеческого.

Дверь открылась, закрылась. Отзвучало внизу эхо тяжёлой поступи.

Крест ждал. Цеплялся за ткань занавески. На нижней, давно прокушенной губе его набухала кровавая капля.

Скоро случится побег, предвестие бури.

И он случился.

Вот в предвечерние сумерки нырнул первый слуга. Затем второй, третий… Точно крысы с тонущего корабля: шмыг, шмыг, шмыг.

Крест знал, что это – дрянные мысли. Что всё это – его приказ. Но не мог не представлять, что, оставшись они здесь, всё могло бы быть по-другому. Совсем-совсем по-другому. И…

Дом стих. До чего же хочется заорать!

Нельзя.

Нужно сидеть тихой-тихой мышкой.

«Нет. Крысой, – тут же поправил внутренний голос. – Потому что ты – крыса, Кристиан. Натуральная. Трусливая. Ничтожная… Крыса !»

Шаги на лестнице, еле слышный хруст костяшек.

И безмолвие – как в сердце бури.

«Крыса, – причмокивая от удовольствия, шепчет голос. – Которая не может защити…»

Вскрик.

Мимолётный, едва слышный. Но, безусловно, реальный. Краткий, будто жертве тут же заткнули рот.

Впрочем, почему «будто»?

Знакомый циничный голос вновь ожил в голове. Крест ненавидел его с той же тёмной страстью, что и рыжего изверга. Но заткнуть не мог. Никогда это ему не удавалось.

Крест сполз на пол, вцепился пальцами в волосы.

Закрыть уши, врубить музыку?

Нет. Сидеть. Слушать. Страдать.

Как она , там, в паре десятков метров. В другой комнате.

Она, запретившая себя защищать.

«И тебе это на руку, на руку, на руку…»

– Нет!

Крест дёрнул рукой и впечатался ладонью в железную ножку кровати.

Ещё раз, ещё! До сине-багрового синяка! До боли!

Наказать себя.

Наказать. Наказать. Наказать.

Сотню раз, снова и снова.

Чтобы перед глазами – алые вспышки, чтобы заныла от боли рука. Та, что лет через десять станет такой же, как у него : матёрой, с рыжими волосками. Той, что сейчас тянет чёрные пряди, выдирает их с корнем, пуская завитушками на паркет…

Крик. Придушенный. Усталый.

Ночью он будет слышен опять. Краткий, как жизнь бабочки, вечный, как тьма в злодейской душе.

Крест поднялся и медленно, словно в горячке, дошёл до рабочего стола. Рухнул на стул, достал и разблокировал планшет.

Всему есть какой-то предел. Даже боли.

И мозг, измученный тревогами, гневом и самобичеванием, подсказывал верный путь. Дорогу к призрачному, но всё же спокойствию, оазису, где он был творцом, а не сыном палача. Месту, где всё было так, как только ему хочется.

Идея была готова, персы – тоже. Сценарий – давно написан в голове.

Рука ныла. Морщась, Крест небрежно накидал раскадровку первой страницы, затем – разворота и, наконец, взялся рисовать.

На первой же панели, раздутый от самодовольства, появился Краснобород.

Перед ним, цифровым, ненастоящим, страха у Креста не было. Зато команда его пиратов трепетала от взгляда капитана, как «Весёлый Роджер» на ветру.

Бессмертный, неумолимый, капитан Краснобород раз за разом возвращался из жаркого ада, вновь и вновь пытаясь захватить мир – конечно же, неудачно. Ведь на всякого злодея найдётся герой. И тогда Краснобород сдохнет. Опять. Снова.

Но сдохнет цифровая копия. А мама…

Крест зажмурился и закусил губу. На планшет упала горячая капля.

Кап.

Веки поднялись. Крест вздохнул, увидев алую амёбу на стекле. И продолжил рисовать.

***

На утро губа распухла и покрылась тёмной корочкой. Стоя у зеркала в личной ванной, Крест потыкал в неё пальцем, словно трёхлетка в дохлого червя. Пошевелил рукой, ладонь которой украшала огромная гематома, и скривился.

Придётся по новой врать про драку. Что получил на орехи, но и сам от души накостылял недругам.

Он , конечно, обрадуется. Но вот мама…

В дверь постучали.

– Можно, – буркнул Крест.

Скрип, шорох подола – служанка. В специальной, сшитой на заказ, униформе: точь-в-точь, как в фильмах и книгах про викторианскую Англию. Даже с чепчиком на волосах.

– Кристиан Кириллович, у меня распоряжение…

«…позвать вас к завтраку, бла-бла-бла… Сколько раз твердил, не говорить моё отчество!»

Это было бесполезно. Служанка попугайчиком заучила когда-то сказанное.

«Шаг вправо, шаг влево – расстрел».

И продолжала тыкать носом в его якобы благородное происхождение.

«Кристиан Краснобородов, золотой сыночек бизнесмена из ТОП-а. Из жо…»

Деликатное покашливание прервало мысль.

Крест мысленно вздохнул. Отработанным движением завязал удавку-галстук – на всех посиделках с отцом требовалось выглядеть первоклассно – и вышел в коридор.

Да только сразу остановился, бросив взгляд на дверь дальней комнаты.

Душу скрутила тоска.

«Милая, как ты там?»

– Кристиан Кирилло…

– Да иду я, иду! – немедленно огрызнулся Крест – и вдруг умолк от нежданного укола страха. И презрения.

Да. Именно так. Презрения.

К себе.

«Неужели начинается? Неужели, и я таким буду?»

Замычав, как от боли, Крест пошёл к лестнице. Голос внутри опять расшалился. Стал науськивать – подло, гаденько так: «Щипни эту дуру, щипни с вывертом! Повтори, как тебя звать! Пусть поймёт, кто в доме хозяин!»