Яна Демидович - Тёмное трио

Миг – и она перед ним. Нависает Пизанской башней, золотятся волосы, точно нимб. А в кошачье-зелёных глазах – насмешка.

Крест отвёл взгляд. Ох уж эта весёлая вдова…

Звали её Линда. А за глаза – Паучиха. Вряд ли кто из городских дам мог похвастаться столь частым вдовством, как у неё.

Впрочем, после смерти очередного мужа она утешалась довольно быстро: обычно и года не проходило. На горизонте всегда маячил новый кандидат, и пышная свадьба «той самой Линды Дюрер» вскоре вновь освещалась в прессе.

Да, Линда и правда была цепкой. Хваткой, будто паук. А как без этого? Ведь не хухры-мухры, а бизнес-леди. Вечно на крутом «BMW», вечно в костюме, словно мужик. И стрелки на брюках острее лезвия…

По всему городу – закусочные, кафешки, салоны красоты. Всё под её, «дюреровской» маркой. Немудрено, что отец её в деловые партнёры пригласил. К нему она, похоже, и приехала.

Рука на голове прервала мысли. Паучиха легко, ласково провела пальцами по волосам Креста. Но кожу всё равно царапнуло – ногти длиннющие.

– Милашка ты, киндер, – вздохнула Линда. И добавила, проказливо подмигнув: – Вот подрастёшь – женюсь!

Это шуточное обещание (почти угроза) было частым. Крест сперва краснел и пугался. Теперь уж привык и просто делал вид, что не слышал.

«Мужиком твоим? Тьфу! Ни за какие коврижки!» – подумал он, кося на гостью глаза. Несмотря ни на что, к стыду Креста, её внешность приятно волновала.

По слухам, у Линды уже давно был новый хахаль, да только к алтарю она почему-то не спешила его вести. Детей у неё не было, зато мужиков меняла – как перчатки.

– Вы к отцу? – отступив к спасительной лестнице, спросил Крест и удивился ответу:

– Нет. К маме твоей. Мне нужно…

– Не нужно.

Крест дёрнулся: в холл вышел отец.

– Привет, Линда. Жена приболела, не стоит её беспокоить.

Паучиха нахмурилась.

– А что с ней?

– Мигрень, старые болячки. Не бери в голову.

– А врача вызывали? Я могу…

– Не стоит, Линда. Проект не ждёт.

Линда помедлила. Затем пожала плечами, мимолётно улыбнулась Кресту… И ушла вместе с отцом в зал совещаний.

Крест выдохнул воздух сквозь сжатые зубы.

«Мигрень. Значит, мигрень, старые болячки, да?!»

Минута на преодоление лестницы. Мгновение – чтобы без стука ворваться в дверь…

И остановиться.

– Мам, ты как? Как ты, мамуль?..

Она слабо улыбнулась ему с постели. На руке белела свежая повязка.

– Здравствуй…

Крест подошёл, сел. Стиснул кулаки на коленях. Мать ахнула, разглядев его вблизи.

– Кристиан! Милый, что с твоей…

Перебив её, Крест выдавил:

– Что у тебя ещё… кроме руки?

– Кристиан, всё нормально, ты…

Крест застыл – и взорвался:

– Нормально? Нормально?!

Крест подался к матери и, схватив её за руку, задрал рукав ночнушки.

Синяки. Длинное, расплывчатое… багрово-синее пятнище.

Пальцы ослабли, и мать выдернула руку. Проговорила дрожащим голосом:

– Сядь, Кристиан. Успокойся, прошу!

– Я. Его. Убью, – только и сказал Крест, и на лице матери отразился ужас.

– Кристиан! Ты что говоришь?!

– Убью, – повторил Крест.

Комната расплывалась, глаза жгло.

– Сядь, сядь… Ну прошу…

Мать гладила его по волосам, щекам. Шептала тревожно. Что нельзя ему против отца идти. Что он его тогда сам уничтожит. Что всё в порядке, она сама виновата, она любит его…

«Его! Любит ! Мазохистка!..»

Крест молчал, слушал. Терпел.

Как она терпела.

Вспоминал, как он, семилетний, впервые увидев, как отец бьёт мать, бросился на её защиту. Как был отшвырнут прочь, как вспыхнула от боли щека. Дальше память шла урывками: больница, трясущийся отец. Миллионы подарков и сластей, Диснейленд, Мальдивы, всевозможные игрушки… И мамин шёпот в ушах: «Не надо, Кристиан, не смей. Мы сами разберёмся…»

Вот и разбирались.

«Бьёт – значит любит? Мазохистка…»

***

…На другой день, завидев в школьном коридоре Тролля, Крест, проходящий мимо, что было силы задел его плечом.

Остановился после взрыва мата. Обернулся.

«Чтоб ты сдох, Краснобород. Чтоб. Ты. Сдох», – это были последние чёткие мысли. А потом…

Крест пропустил летящий в челюсть кулак.

…Перехватив летящий в него кулак, парень расхохотался и съездил противнику по роже. Тот хрюкнул и опрокинулся, но на его место тут же вскочил второй.

– Бей стиляг! Бе-е-е-е-ей! – разнеслось по улице боевым кличем.

Саша охнула. Вот сейчас начнётся!

– Сейчас начнётся, – словно прочитав её мысли, сказал брат с нехорошей улыбочкой. – Получит по полной, выпендрёжник!

У Саши похолодели пальцы. В очереди, где стояли они с братом, была уйма людей. Часть намеренно отводила глаза, другая – жадно следила за развитием событий. А рядом ни одного милиционера, как назло!

Искалечат ведь парнишку.

– Чего раскисла? – прервав мысли, процедил ей в лицо склонившийся Алексей. – Жалко его, что ли? Это же враг народа! Или втюрилась в него, дурочка?

– Да ну тебя, – отмахнулась Саша.

Но глаза предательски вернулись к драке.

Вот наподдал одному, врезал ногой другому… Брюки – узкие, в обтяг – чуть не лопнули; качнулся «кок» – чубчик на голове.

Вот увернулся, отскочил… На шее метнулся пёстрый галстук. Расцветка та самая – «пожар в джунглях».

Вот глянул в сторону очереди. Отвесил зрителям шутовской поклон. Подмигнул…

«Мне?!» – вспыхнула Саша.

И ка-а-ак свистнет! Хлеще Соловья-разбойника!

Но не успела Саша и поразмыслить над этим, как стиляга бросился прочь – пока не встали битые противники. Лишь полы яркого пиджака мелькнули. Только что был тут – и тю-тю.

– Фу-ты, не могли уделать как следует, – презрительно бросил Алексей.

– Можно подумать, ты смог бы лучше, – не стерпев, холодно сказала Саша.

Глаза брата сузились.

– Смог бы, смог бы, сестричка. Не сомневайся.

«Дурак».

Саша отвернулась.

– Кстати… – улыбнувшись, начал Алексей. – Утром Игоря видел. Он зайти к нам обещал, на днях. Говорит, уж очень по тебе соскучился.

У Саши скрипнули зубы.

«Очень. Ага. Как же».

Не далее как вчера она видела ненавистного жениха на улице. Подперев рукой стенку, он мило флиртовал с фигуристой девчонкой и думать не думал про какую-то там Сашу.

«И сейчас не думает. О папиных деньгах все мысли».

Отец Алексея и Саши был партийным чиновником. На хорошем счету у руководства, с высокой зарплатой, отличными связями в обществе… Да небольшим пунктиком.

Выходец из трудящегося народа, он презирал всякую роскошь. И хотя жили они в собственной квартире, со всей обстановкой, в семье был установлен режим строжайшей экономии. Родители берегли каждую копейку, одевались непримечательно, скромно, и требовали такого же поведения от детей.