Самара Мо - Биф Веллингтон, или На..й готовку

Сотни вполне себе живых бабочек облепили дальний угол комнаты. Тот, в котором когда-то образовалась дыра в полу, под досками которого росли, распространяя зловоние, могучие корни дуба. Что-то манило туда оживших бабочек, и это что-то двигалось. Зажжённые свечи, что стояли на подоконнике и столе, пылали ярким жгучим огнём, на свет которого с того скопления то одно то другое порхающее крылышками насекомое срывалось, влекомое пламенем. Разинув от удивления рот, я наблюдала, как они подлетали к огню, обжигали себе крылья, а затем падали замертво. Но уже через секунду вновь взмывали вверх и возвращались на прежнее место.

«Бабуля была бы в ужасе, увидев их подпалённые крылья», – подумала я. А потом нечто, укрытое тельцами бабочек, вдруг зашевелилось. То, как разноцветные насекомые разом взмыли вверх, выглядело не просто красивым – фееричным. И тем большее впечатление произвело на меня то, что я увидела после всей этой красоты. Притаившись в углу, обхватив колени рукой, сидел мальчуган. Тот самый, которого я видела в своём видении, в котором не смогла найти тело матери. Сидел неподвижно, с любопытством рассматривая меня. Не плакал и не стонал. А должен был бы, судя по тому, что открылось моему взору. Я вскрикнула, не сумев сдержать удивление, а он лишь сказал:

– Они не знают, что умереть не могут. Поэтому и калечат себя.

Выглядел он намного хуже, чем мне запомнилось. Теперь я отчётливо могла рассмотреть ссадины и порезы на его руках и лице. Но он, как и прежде, не реагировал на боль.

– Нет, нет, нет. Это просто бред. Галлюцинация. Его не существует. Ты просто переутомилась, – поведала я то ли мальчонке, то ли самой себе, а потом попробовала потереть глаза. Эффекта это никакого не произвело, так как я всё так же видела его, вполне реального, несмотря на отсутствие глаза и торчавшей из груди железяки.

В тот самый момент глубочайшего замешательства меня и ужалила одна из бабочек. Чем? Непонятно. Ведь у бабочек нет жала. Природой не предусмотрено. Но то точно был впрыск яда под кожу, от которого я невольно вскрикнула, а затем одним резким ударом пришибла порхавшую тварь. Мальчик не обратил внимания на произошедшее и принялся возить по полу почти оторванной рукой, заставляя насекомых беспокойно взмывать вверх. Играл с ними. Теперь его школьная рубашка была застёгнута, а поверх неё надета жилетка со скачущими по ней вязаными оленями. Всё те же рваные брюки.

– Но как такое возможно? – еле слышно спросила я.

– Ты когда-нибудь думала, как выглядит зло? Чувствовала, чем оно дышит? – спросил труп мальчика, проигнорировав мой вопрос.

Зло? Причём тут зло? О каком зле он говорит? Я не знала, что ему ответить. Заворожённо смотрела на ребёнка, на теле которого видела травмы, несовместимые с жизнью. И тот ребёнок говорил. Он двигался и, похоже, вовсе не собирался исчезать.

Годы безуспешных попыток заглушить внутри себя неустанно звеневший голос матери привели к тому, что теперь я видела перед собой ещё и ребенка, которого в живых быть не должно. За что мне это? Чем я разгневала судьбу?

– А оно дышит, – добавил он настойчиво.

– Пошёл ты нахер! – крикнула я и выбежала из комнаты, захлопнув дверь. – Тебя нет. Тебя не существует. – Я колотила себя по голове, стараясь прервать видение, а потом вдруг вспомнила слова старухи, произнесённые ею перед смертью. – Кажется, она что-то говорила о мальчике, который придёт ко мне. Нет. Выкинь этот бред из головы. Не думай о старухе. И о пацане не думай. Он сдох давно. Просто возьми чемоданы и скройся. Сбеги из дома в том, в чём есть. Даже не переодевайся. Ничего тебе больше и не нужно. Правильно. Так и нужно сделать – решила я, но всё равно кинулась к чемоданам. Немало усилий приложила, чтобы защёлкнуть заржавевшие замки, но в итоге они поддались мне. Я взяла только один, решив, что на первое время мне и этих вещей вполне хватит. Побежала к двери, но, схватившись за ручку, поняла, что не в состоянии открыть её. Она была заперта! Я дергала и дёргала её, отчётливо сознавая, что не закрывала дверь. Бросила чемодан на пол и принялась выламывать её обеими руками, пока совсем не выбилась из сил.

«Но это невозможно», – подумала я, оседая на пол.

– Возможно, – ответил труп мальчика, находившийся внутри моей запертой комнаты.

«Дура! Он ждал, когда ты выбьешься из сил». Возможно, даже насмехался над моими тщетными попытками выбраться наружу.

Но ведь есть же ещё и окна.

– Окна заперты тоже. Нет смысла бежать от меня. Отныне мы связаны. Ты не сможешь выбраться отсюда без меня.

Но я не поверила ему. Заперты? Да пофиг мне, что они заперты. Со стоявшей неподалёку гладильной доски, я схватила утюг, первое, что попало мне под руку, и швырнула его, сжавшись всем телом, ожидая грохота разбитого стекла. Но его не последовало. Я услышала, как утюг с глухим ударом достиг цели и отскочил, словно стекло было бронированным.

– Что всё это значит?! – завопила я. На глазах проступили слёзы, но я не позволила себе разреветься.

– На самом деле ты не хочешь уходить отсюда. Только думаешь, что хочешь. Ты и впрямь думаешь, что, покинув дом, обретёшь покой? Наивная девочка. Покой должен быть в голове. Ты не найдёшь его, куда бы ни пошла. Я же могу дать тебе то, что ты ищешь. Не беги от меня.

«Не позволяй ему запудрить тебе мозги. Он всего лишь ребёнок. А ещё он мертвец. Что может сделать тебе мертвец? Ничего». Но ведь я не могу выйти из дома. «Да ну не будь же ты идиоткой, вполне возможно, что дело вовсе не в ребёнке. Соберись. Просто подумай», – настаивал голос в моей голове, но я отказывалась внимать ему. Я так устала бороться.

– Я просто хочу к маме. Хочу, чтобы она не умирала. Или чтобы все, что случилось со мной после её смерти, просто исчезло. Исчезло так же легко, как исчезает ночной кошмар. – Я сдалась. Подошла к двери в комнату, касаясь её ладонью и зашептала:

– Верни мне мать. Верни мне жизнь, что я так и не прожила… Верни мне себя.

Мне было всё равно, слышит он меня или нет. Если он реален, а не плод моего воображения, то, возможно, способен сделать то, о чём я прошу.

– Вы вернётесь с ней к началу, и ты встретишься с ней. Обещаю. Открой дверь, – попросил он, и я открыла. Увидела себя его глазами, точнее, глазом: девушку с растрёпанными чёрными волосами, которые достались мне от отца, и сверкающими от слёз глазами. Но смотрел он мне не на лицо и не на халат, застёгнутый лишь на две пуговицы, а на мою ногу с длинным белым шрамом поперёк коленки. – Она не должна была этого делать.

– Но сделала.

– Ты чувствуешь боль? – спросил он и поднял, указывая на меня почти оторванной рукой.

– Постоянно. Ты же Артур, да? Тот самый, который умер много лет назад.

– Артур? – повторил он словно эхо. – Возможно. Я не помню.