Елизавета Сагирова - Вниз по течению. Книга первая

Натка попыталась исполнить приказ незнакомца, но ноги не держали обмякшее тело. После нескольких неудач, она прекратила попытки и хотела попросить, чтобы её оставили в покое, но не сумела сложить окоченевшие губы в слова, издав лишь нечленораздельное мычание.

– Не боись, не брошу! – по-своему растолковал это мычание так вовремя появившийся человек, и неожиданно легко подхватил Натку на руки. Она увидела прямо перед собой широкие, просто богатырские плечи, а над ними – растрёпанную бороду, из зарослей которой до неё снова долетел густой голос:

– Потерпи, деваха, сейчас в тепло тебя…

Тепло – это хорошо. Это так хорошо, что даже не верится. Наверно правду гласит народная мудрость: Бог бережёт дураков и пьяниц, иначе как объяснить счастливое появление такого вот, не по нынешним временам отзывчивого прохожего?

Ясное звёздное небо качалось над запрокинутой головой, и Натка мельком удивилась тому, как быстро оно успело очиститься, ведь только что валил снег… Неужели она пролежала в снегу гораздо дольше, чем показалось? И как в таком случае не успела замёрзнуть? Но подумать над этим она не успела – небо вдруг исчезло за чем-то угловатым и тёмным, завизжала, открываясь, невидимая ей дверь, вспыхнул яркий свет, и Натка зажмурилась, не в силах на него смотреть.

Она не открывала глаза пока её усаживали на что-то мягкое, пока расстёгивали на ней жалкую куртёшку, от которой сегодня оказалось так мало проку, пока сдёргивали с ног насквозь промёрзшие ботинки вместе с носками.

– Слушай, ты это, – снова загудел рядом низкий мужской голос, – Помогай мне, сможешь? Куртку сними, чтобы тепло скорее к телу добралось. А лучше и остальное сымай, джинсы там, кофту… Я тебе сейчас одеяло дам и отвернусь, ты в него закутайся.

Неожиданно Натка почувствовала вставший в горле ком. Когда, в какой прошлой жизни мужчина предлагал отвернуться пока она раздевается? И было ли такое? Обычно с ней не церемонились, по мнению большинства она того не заслуживала. Каждый мужик, даже если сам был ничем не лучше, считал, что может позволить себе любую грубость или пошлость только потому, что Натка оказалась с ним наедине. И она так свыклась с этим, что давно уже не ожидала ничего другого.

– Эй, деваха, ты чего? Ты ревёшь что ли? Брось, всё позади, – незнакомец засуетился, всё-таки принялся сам освобождать её от куртки, растирать ладони и ступни, бубнить что-то успокаивающее. И, как ни странно – это действительно успокаивало. Всё ещё шмыгая носом, но уже с живым любопытством, Натка принялась осматриваться сквозь мокрые ресницы.

Они находились в строительном вагончике, в так называемой бытовке, что её нимало не смутило, скорее наоборот – ещё больше расслабило, ведь она оказалась в знакомой, чуть ли не родной обстановке. Сколько таких вагончиков, кандеек, и теплушек она повидала за годы своего бродяжничества! И они были понятны, уютны, и куда более желанны, чем какие-нибудь хоромы, из которых она наверняка поспешила бы удрать, едва отогревшись. Тем более, что этот вагончик выгодно отличался от всех виденных ею ранее чистотой и уютом.

Горела настольная лампа на узком столе, убранном клеёнчатой скатертью. В шкафчике поблёскивала посуда, уютно тикали старинные ходики над сложенным диваном, куда хозяин этого скромного, но обжитого уголка, усадил Натку. Диван тоже не походил на ту мебель, какой обычно обставляют временные жилища – не продавленный, без многочисленных пятен самого разного происхождения – он выглядел бы как новый, не будь на его выступающих частях слегка стёрта обивка. Но больше всего привлекали внимание картины, украшавшие стены вагончика. Натка ничего не понимала в живописи, но то, что это не магазинные постеры, а полотна, написанные, судя по крупным мазкам масляной краски, сообразила сразу. А благодаря стоящему в дальнем конце вагончика мольберту с незаконченной работой, ей стал известен и художник.

– Держи-ка, заворачивайся! – бородач жестом фокусника материализовал рядом с ней голубое ватное одеяло, и тут же, как и было обещано, отвернулся к противоположной стене.

Слабо улыбаясь от умиления и благодарности, Натка начала стаскивать с себя одежду, ещё хранившую снежный запах, радуясь тому, что успела постираться у Володьки и теперь не придётся краснеть за несвежие шмотки. Она осторожно сложила свои вещи на спинке дивана, и натянула до подбородка одеяло, которое, как и всё здесь, оказалось чистым и уютным.

– Укрылась? – бородач убедился, что его забота принята, и тут же снова засуетился, полез в шкафчик, принялся там чем-то брякать и звякать.

А потом случилось чудо. Спаситель повернулся к Натке, и протянул ей кружку до половины наполненную прозрачной жидкостью. Той самой, что была ей сейчас нужна как ничто другое.

– Поправься, – буркнул он, глядя в сторону, – Я же вижу, что тебе худо. Да и для сугреву сейчас в самый раз…

Натка давно уже не чувствовала стыда за свою зависимость, поэтому не стала вежливо отказываться, притворно смущаться, бормотать что-то вроде «обычно я не…”. Она просто выпила то, что ей преподнесли, несколькими жадными глотками, резко, не по-женски запрокинув опустевшую кружку, вытряхивая в рот последние капли.

Горячая лава прокатилась по пищеводу и упала в желудок. Внутри взорвался фейерверк, его огни осветили самые дальние и глубокие уголки тела, возвращая его к жизни, согревая, успокаивая и будоража одновременно. О, желанный глоток огненной воды с похмелья! Только запойные алкоголики способны оценить твою спасительную прелесть и силу! Что сравнится с тобой? Возможно лишь младенец, впервые в жизни испивший материнского молока, может похвастаться той же гаммой эмоций и ощущений! Да и то вряд ли…

Млея от предчувствия грядущего облегчения, Натка откинулась на спинку дивана, на несколько секунд закрыла глаза. А когда открыла, то первое что увидела – грустный и понимающий взгляд бородача.

– Давно? – спросил он, и ей не понадобилось уточнять предмет вопроса.

– Давно, – кивнула она, – Лет с пятнадцати понемногу, а потом… понеслась.

– Сейчас-то тебе сколько?

– Двадцать шесть. Двадцать седьмой…

– Совсем девчонка, – вздохнул незнакомец, и Натка внутренне сжалась, ожидая обычно следующих за таким началом разговора упрёков и расспросов о том, как она докатилась до жизни такой.

Но бородач сказал:

– Я сам лет с шестнадцати. И почти до сорока. Чего только не было… На улице, как ты сегодня, наверное раз десять замерзал, на пятнадцать суток залетал сколько, в трезвяке, в нарке, в психушке побывал. Даже на том свете по-моему… в аду точно.

– После заплыва? – с пониманием спросила Натка, сегодня в очередной раз ускользнувшая от абстяги, и поэтому не боящаяся о ней говорить.