Вячеслав Агапов - Трещины

Но сейчас всё было иначе – и в резких, отрывистых движениях скрывались другие эмоции – даже я, будучи совсем не выдающимся специалистом в женской психологии, понял, что сильно задел девушку. Каким-то сверхъестественным чутьём я понял, что сболтнул что-то лишнее, и впопыхах решил перевести разговор в другое русло:

– Так вот. Наше отличие с этими псевдонаучными деятелями как раз в том, что они заперты в системе, придуманной много лет назад. Они оперлись на костыли-постулаты, которые много лет способствовали развитию, культивации научных идей, но теперь ограничивают движение, более того – просто мешают им сдвинуться с места! С ними так удобно и легко – всё уже изучено, всё доказано, но изобрести что-то новое не представляется возможным, потому что старые утверждения того не допускают! Вот же, они бахвалятся – наши учёные научились передвигать предметы при помощи света! Но сама идея использовать его для манипуляции объектами появилась ещё в начале двадцатого века, когда Эйнштейн, Планк, а затем и десяток других ученых подтвердили, что свет способен воздействовать на предметы, в частности, оказывать давление на них. Тогда они утверждали, что, используя направленный луч света, генерируемый лазером, можно перемещать микроскопические объекты. На крупные же предметы воздействовать невозможно из-за их большой массы. Не выйдет переместить даже карандаш – слишком мощный пучок энергии просто-напросто испепелит его. Поэтому эти ученые мужи двигают песчинки и радуются, точно дети.

– И при этом они опираются на доказательства того же Эйнштейна, кого ты сам ставишь в пример! – отрывисто бросила она, натягивая кофточку.

– Потому что он в своё время не побоялся наплевать на все существующие догматы и перевернул представление о пространстве, времени и гравитации! Современная физика построена на одиночке, что, открыто наплевав на устои, одарил человечество знанием, которое мы до сих пор не приняли в полной мере. Что же до авторитетов… Платон считал, что мы можем видеть окружающие предметы благодаря особым светящимся щупальцам, которые растут из наших глаз и постоянно «пробуют» окружающее. Множество людей последовало по его стопам, но разве это к чему-то привело?

– Это всё чушь! Знаешь, в чём реальная проблема? – посмотрела она на меня, – Ты каждую свободную минуту создаешь свой идеальный мир, и с каждым днём ты заполняешь его новыми и новыми фальшивыми идеями, переживаниями и образами, так что в конечном счете получился бесконечный лабиринт фальшивых идеалов, из которого ты не можешь выбраться, но при гордо кричишь «Подите прочь! Я один обладаю истиной!» каждому, кто пытается вытащить тебя оттуда – бросила Алёна, уже стоя у входной двери, – попробуй опровергнуть эту теорию! Чао, умняш!

– Так интересно, – сказал я опустевшей квартире, что внезапно съёжилась, подобно картонной коробке и исторгла все возможные лучи света, – мы позволяем себе так грубо и цинично обращаться только с теми людьми, что нам истинно дороги. Это бессмысленно и жестоко, но где-то в глубине каждого из нас сидит эта червоточина, что исповедует принцип «бьёт, значит любит». Самое удивительное, что мой разум, беспрекословно понимая, что мы абсолютно разные люди, позволяет сердцу терзать себя тщетными возлияниями. И при этом строит неприступную крепость независимости и гордости, хотя сердце кричит – « ну же, я полностью твой, мне ничего не важно теперь, лишь бы ты была рядом!» – он натягивает скупую маску циника и цедит яд для каждого слова. Но под стражей хищно загнутых рёбер не прекращается жгучая боль, точно кто с размаху залил кислоты, так, что хочется разодрать грудную клетку ногтями, вынуть плачущий орган, упасть замертво, подобно Данко, чьё сердце слишком ярко и слишком быстро горело. Но что я всё об амуре…

Вот оно, исследование природы света, к алтарю которого я принёс уже слишком многое – расписано на десяток излохмаченных, потрёпанных тетрадей, что разбросаны по всей комнате. Среди множества непонятных чертежей, неразборчивых каракулей и попросту бессмысленных закорючек, обозначающих места, где мысль зашла в тупик, расписана теория, над которой не первый год бьются лучшие умы по всей земле. По некоей иронии, та самая точка опоры, которой недоставало Архимеду, основополагающие строчки формул написаны на салфетке, которая хранит на себе следы шоколада и отпечаток темно-вишнёвой помады. Все вычисления и расчёты донельзя примитивны, покажи их хоть девятикласснику, едва изучившему основы оптики, познавшему преломление и дисперсию, он с легкостью докажет их несостоятельность и высмеет хрупкую теорию.

Сейчас самое время приступить к самому безынтересному и приземлённому этапу работы, вдобавок, отягощённому банальной нехваткой средств. В конце концов, что за чудодейственное устройство можно собрать «на коленке», пользуясь минимумом средств и подручных материалов? Мой бюджет не чета тому, каким располагал Тесла – индукционные катушки в человеческий рост мне не по карману. Потому и устройство моё едва ли выйдет крупнее кубика Рубика.

Не вижу смысла расписывать весь безудержно весёлый и увлекательный процесс сборки микросхем, пайки конденсаторов, подгонки линз и настройки фотоэлементов – местами весь этот сумбурный и хаотичный процесс был непонятен даже мне, и некоторые конструкторские решения, казались в высшей степени абсурдными. Несколько раз я всерьёз задумывался о том, чтобы жахнуть что есть силы по этому скоплению бесполезного хлама, колотить, с хрустом разламывая микросхемы и контроллеры, в ярости бить по не заработавшему прибору, сквозь застлавший глаза кровавый туман не чувствуя ни боли, ни сожаления. Этапы работы над этим устройством хаотично менялись от гнева к смирению, от компромисса к унынию, и обратно.

Десять часов спустя, когда бабушки заняли свои традиционные боевые посты, пробудилась золотая молодёжь, а пролетариат заполнил коптящие троллейбусы, я отложил инструмент в сторону и взглянул на плод своих исступленных стараний. Выглядел он, признаться, довольно жалко – даже Тетрис в роли высокотехнологичного устройства дал бы ему сто очков вперёд, хотя бы плавностью линий и аккуратностью сборки. Будучи собранным, точно Колобок, из всяческого хлама, мусора и собранных по сусекам компонентов, он одновременно напоминал допотопный радиотелефон, мультиметр и старинную, нежно любимую всеми Электронику ИМ-02. Была здесь парочка тумблеров для переключения режимов искажения, россыпь светодиодных индикаторов, кнопка вкл\выкл, выдранная из старого советского радиоприёмника и ещё несколько разнокалиберных клавиш, ни на что по факту не влияющих, но приспособленные с заделом на будущее.