Владислав Зубченко - Таборов. русско-украинская повесть

– Нет, Господь бы не дал, – покачал головой Витя.

Хлопцы направились дальше, минули улицу и свернули к пригорку. Церкви отсюда ещё не было видно, а едва приметная тропинка вела круто вверх. Братья уверенно двинулись по ней, и вскоре в ярком голубом небе появилась маковка купола. Она росла с каждым шагом, и, наконец, взглядам открылся весь храм. Церковь, состарившись, чуть покосилась куда-то на восток, словно пытаясь согнуться в поклоне встающему солнцу. Высокая трава на исходе лета, казалось, добралась до середины почерневших деревянных стен, а в щелях между рассохшимися досками зеленел мох. Без обязательного креста на куполе, венчающего величие церкви, она выглядела обычным большим домом, невесть откуда здесь взявшимся. К храму давно не ходили. Любопытство таборовских мальчишек останавливал страх, поселившийся в их головах после жутких рассказов бабушек, наперебой вещающих о живущей здесь нечистой силе. Да и сами хлопцы в этой скучной деревенской жизни с ходу придумывали всё новые подробности с чертями и призраками – те самые, что спустя лет двадцать станут новым легендами села Таборов.

– И не страшно вовсе, – пожал плечами Влад. – Церковь как церковь. У нас в России таких полно.

– Главное, чтобы на голову не свалилась, если пойдём, – предупредил Сергей.

– Идём, что ли? – неуверенно переспросил Витя. – Или вернёмся, может?

– Не, пойдём, раз пришли, – Влад первым двинулся к церкви.

Они быстро добрались до стены и начали разглядывать замшелые узоры, оставленные временем на обугленных досках. Среди них вдруг неожиданно возник совсем маленький, вырезанный на уровне глаз, крест и какие-то цифры.

– Чего там написано? – вгляделся в почти стёртые буквы Сергей. – 19..3… Дальше не пойму, какая цифра?

– Вроде «9», – Влад тоже внимательно глядел на знаки. – 1939. Это год, наверное.

Братья начали обходить храм, пытаясь заглянуть внутрь через щели. Дверь была забита наглухо досками, но не крест-накрест, а как попало.

– Ну, убедились, что нет тут никого? – усмехнулся Сергей. – Если да, то пошли обратно.

Все трое развернулись в обратный путь, как где-то внутри явно послышался тихий, но отчётливый звук, похожий не то на стон, не то на смех одновременно. Звук шёл из-за забитой входной двери.

– Слышали? – поднял руку для крестного знамения Витя. – Там кто-то есть.

– Ерунда, ветер это, – как можно громче ответил Сергей. – Просто ветер.

В эту самую секунду звук стал громче и протяжнее. Братья отступили, прижавшись друг к другу спинами, и, не сговариваясь, припустили бегом что было сил прочь от церкви.

– Стойте уже! – крикнул младшим Сергей, когда все трое, пробежав метров двести, с испугу свернули не в ту сторону.

– Чего так рванули-то? – переведя дух, спросил он братьев.

– Это не я первым побежал, – ещё бледный, как свежая простыня, выдохнул Влад. – Вы побежали, и я побежал.

– Я тоже не думал тикать, – захорохорился младший Витя. – Чего тикать-то?

– Ну вы даёте, – окончательно привёл дыхание в порядок старший. – Кто что услышал там?

– Показалось, что стонал кто-то, – пожал плечами Влад.

– Или смеялся. Может это чёрт был? – боязливо обернулся в сторону храма Витя.

– А ты слышал, Сергей? – поинтересовался Влад. – Ты же тоже слышал, я знаю.

– Да слышал, слышал. Пошли домой быстро, – отрезал Сергей.

Дома всё было готово к обеду. Картошка дымилась в чёрном чугунке, рядом с которым на видавшей виды клеёнчатой скатерти лежали лук, маленькие огурчики и несколько зеленоватых помидоров, так и не успевших дозреть в хозяйском огороде, перед тем, как отправиться в чей-то рот. Утреннее парное молоко, поставляемое прямо к столу коровой Маруськой, белело в трёхлитровой банке, всегда становясь к этому часу ещё вкуснее и слаще. Сама Маруська с самого утра вновь отправилась в таборовские луга с их сочной травой и обещала к ужину ещё несколько литров самого лучшего в мире напитка. Братья подошли к дому, уже придя в себя, и по дороге договорились: никому ни слова о том, что случилось у старой церкви – обсудим вечером на сеновале. Во дворе они застали деда Ивана, складывающего в рот кусочки добытой в это утро Аркадием рыбы. Дед был двухметрового роста, с большими руками, хранившими некогда могучую силу. В Таборове Большого Ивана всегда звали подсобить поднять телегу или занести балку, когда соседи перекрывали крышу. Но Иван постарел, и теперь всё больше присаживался на корточки у изгороди. Жаркое солнце уже не грело старые Ивановы кости, а поэтому всё лето напролёт тот ходил в таком же старом, как и он сам, пиджаке. Сейчас дед Иван, отправив последний кусок в рот, запил его молоком всё из той же банки и громко крякнул.

– Вот и добре!

– Рыбу-то молоком запивать нельзя, – глядя на это, заметил братьям Влад. – Прихватит у деда живот и до туалета не добежит.

– Не-е, у деда живот особенный, не как у нас, – несогласно покачал головой Сергей. – Его понос не берёт, а если что, то он горилкой всё вылечит.

– Горилка – не лекарство, – возразил, было, Витя. – Но тоже помогает.

– А ты пробовал что ли? – удивился Влад.

– Ты что, дурной? – покосился на брата младший. – Это у нас и так все знают. А у вас в России так не лечатся?

Дед Иван тем временем присел у забора, облокотившись спиной

на хрустнувшие под его тяжестью жердины, и скрестил почерневшие от загара кисти рук. Рукава пиджака, приподнявшись, обнаружили выше кистей белые, как Маруськино молоко, предплечья, до которых солнце в это лето так и не добралось.

– Тату, так Вы ещё и в перчатках летом ходите? – подмигнул остальным сын Василь, разглядывая эту удивительную картину, созданную природой.

– Может и в перчатках, – не обращая никакого внимания на колкости сына, прикрыл глаза Иван. – Ты тоже перчатки ищи – как пообедаем, сарай мазать все будете, и хлопцы помогут.

Все, кроме уже по традиции отобедавшего раньше всех деда Ивана, уселись за стол. Горячая картошка, приправленная жареным луком, небольшими круглыми шариками исчезала быстро, а банка молока пустела на глазах. Сергей, Влад и Витя загадочно переглядывались и тут же прятали взгляд – дотошные родители заметят и начнут выпытывать их секрет.

– Вот как спокойно кушают теперь, – глядя на жующих хлопцев, умилилась Лена. – Кушать есть чего, не голодные. А мы в войну в детстве, помню, мама только сделает, как накинемся. А Аркадий ложки подбивал всё время, чтобы больше досталось.

– То не я, – жуя, возразил Аркадий. – То Виталь подбивал – ты уже не помнишь.

– Всё я помню, не бреши, Аркаша! – повысила голос сестра. – Ешьте уже, хлопцы, и гулять идите.

А что ещё делать – конечно, гулять! Пробежать мимо подсолнухов по острой жёсткой стерне в самый конец огорода, где растёт старая большая груша, посаженная вернувшимся с войны в 1945 —ом дедом Иваном. Она его переросла, закрыв собой частичку жаркого августовского неба, и здесь, под грушей, можно было, расположившись подальше от чутких родительских ушей, обсудить главные мальчишеские дела.