Верука Соль - Ловушка для демона

Для несчастных больных время – ненавистный враг, мучитель и палач. Ведь каждый новый день только добавляет боли; с каждой ночью кошмары всё ярче и пронзительнее; и каждый миг их оцепеневшей жизни ещё хуже и безнадёжнее прошедшего. Но для того, кто пытается спасти несчастного, это ещё капля надежды. Ещё немного времени, ещё чуть – чуть! Только бы больной продержался, а там… Кто знает? Может быть, лекарства подействуют, или душ Шарко, или изо – терапия… Может быть хоть что-нибудь наконец сработает!

Но доктор знал, что не сработает. Вначале он низачто бы не поверил в это, потом – всё ещё надеялся, теперь – точно знал. И даже когда понял бесполезность своей профессии, ещё какое – то время не хотел с этим мириться, а теперь …Время подвело и его, и теперь ему было всё равно. Когда пациенты выздоравливали, он не испытывал удовлетворения. Это же не было на самом деле чудом исцеления, просто рутина. Иногда ему казалось, что персонал так достал пациента, что он просто решил взять себя в руки и прикинуться нормальным, только бы смыться отсюда. Но они снова встретятся, так почти всегда бывает. И доктору теперь это было безразлично. Эта болезнь и называется «Циркулярный психоз», потому что настоящие психи намертво зацикливаются на своём бреде. Ха- ха, смешно! Почти смешно. Пройдёт какое-то время, и в голове выздоровевшего опять что-то замкнёт, и вот твоя койка, дорогой! Немного циклодола в обед, чуть – чуть аминазина перед сном… Ладно, не капризничай! Ты знаешь правила!

Иногда пациентам случалось умереть. Как правило, тихо и незаметно, и никто не жалел об их уходе. Что ж, надо заполнить бумаги, закрыть историю болезни, сказать несколько стандартных слов сочувствия тому, кто явится. Если явится! Доктору давно уже всё это стало безразлично. По – крайней мере, он сам привык так думать. Но вот беда: это не было правдой. И его просто бесила санитарка Зоя, хлеставшая надоедливых психов мокрым полотенцем, и он с удовольствием запер бы среди пациентов всех этих жалельщиков – благотворителей, а таблетки забыл бы выдать. Ну хоть на один день, хоть разочек, ну пожалуйста! А бессердечных надутых студентов он просто ненавидел. Их не смущают слёзы и страх «подопытных»; они методичны до жестокости. Доктора не очень волновали стоны и жалобное бормотание жертв науки, но ему почему – то хотелось иногда врезать толстым медицинским справочником по заумной башке гадкого мальчишки в белом халате. Конечно, он понимал, что это всего лишь эхо его прежних устремлений, и это не лечится. И вообще, ничего и никого он не может вылечить. Однажды, после самоубийства одного из пациентов, он всю ночь простоял у окна, вглядываясь в темноту сада, в своего двойника, пришедшего из глубины чёрного оконного стекла, в свою и его усталость. Их беззвучный разговор был долог и невесел; они одинаково покачивали головой, соприкасались пальцами сквозь невидимую преграду, одновременно закуривали. Одну за одной, снова и снова, и так всю долгую ночь. Только доктор и его двойник, и больше никаких иллюзий. Ему всего лишь не хватило времени. Этого ненавистного, дурацкого времени, чтоб его… Наша паршивая планетка вертится как белка в колесе проклятую тучу веков за просто так, а несчастному душевнобольному не хватило каких-то пару месяцев что бы продержаться! Надо было только погасить спазмы – боли тогда сами прошли бы. Можно было победить истощение и приглушить кошмары, а там, глядишь…

Студенты всё время спрашивали его, что бывает потом, после обычной стабилизации. И он каждый раз отвечал им одно и то же. Главное, что он понял – больному может помочь только он сам. Всё в нём, только в нём. И орудие пыток, и средство исцеления – всё в глубине его мрачной отрешённой души. Что запускает механизм разрушения или спасения, никто не знает. Знает, наверно, только самый главный главврач с белой бородой там, за облаками. Но это факт, что существует этот механизм. И рано или поздно он непременно включается, и тогда уж либо смерть, либо выздоровление. И ни врачи, ни общество, никто из реального мира не управляет этим процессом. И уж точно, вены человек режет не из-за кого-то, и это чушь, что чья-то любовь может вдохнуть жизнь в опустевший сосуд. Только сам человек, его рассудок или безрассудство, его душа или его жадная похотливая плоть – только они управляют мечтами и кошмарами, жизнью и смертью. Как сказал один умный человек: «Это всё у тебя в голове, сынок; только в твоей голове!»… Ну или в каком – то там ещё месте, не важно. Важно, что это так и есть, это правда. И нечего показывать пальцами на несчастную любовь, на непонимание окружающих или неудачное стечение обстоятельств – всё это внешнее, сиюминутное, чужое. А самые важные вопросы и ответы – внутри; победа и поражение – всё в самой натуре. Сила и слабость, болезнь и лекарство… по крайней мере, это что касается души и разума. Можете именно это считать психиатрией!

Студенты вежливо улыбались, пока он втирал им эту «бульварную чушь». На любом книжном развале полно брошюрок в дешёвых бумажных переплётах, набитых рассуждениями подобного рода. Тоже мне, учёный; врач, называется! А он понимал, что они не верят его словам. Ну и ладно, кого это волнует? Уж точно ему плевать на их высоколобое, очкастое мнение. Пусть лучше учатся играть в гольф или теннис – самое подходящее дело для психиатров.

Идиоты в белых халатах изучают идиотов в больничных пижамах. Иногда они встречаются вне больничных стен и за невкусным ужином начинают вести идиотские разговоры о политике, о засухе, о положении женщин в Иране, или о том, как выбрать дом в пригороде, о футболе… Мир просто переполнен идиотами при галстуках или в модных туфельках на шпильках! Доктор мрачно усмехался таким мыслям. Приятно считать себя единственным нормальным в этой галактике! Только почему у него самого так тяжело иногда на душе? Может, потому что он и сам, по сути дела, живёт в сумасшедшем доме?

Что ж, вот начался ещё один день в раю! Доктор потянулся к телефону, но тут же отдёрнул руку. Нет, только не с утра! Обрывки давешних мыслей об иранских женщинах, идиотах и теннисе всё ещё вертелись в голове, не давая возможности сосредоточиться. Похоже, надо принимать какую-нибудь дрянь из того, чем он накачивает других, а то в мыслях полный разброд и шатание. И уж точно никакого желания заниматься сейчас Тихоней. Он уже несколько дней откладывал сеанс, и ещё вчера вечером пообещал себе, что прямо с утра возьмётся за Тихоню. Но это требовало особого подхода, а он к этому пока не был готов. Но сегодня – непременно! Тут главное ничего не испортить и не опоздать. Кажется, с этим пациентом всё-таки есть шанс, и доктор его не упустит! Вот только встречаться с Тихоней ему совсем не хотелось, с этим больным было что-то не так. Что он хотел сказать этими дурацкими словами, доктор и сам не знал. У него бывали всякие «типы», он чего только не повидал! Были жертвы диет, был парень, первый раз попробовавший ЛСД – он так и не вышел из этого состояния. Был журналист, допившийся до белой горячки и решивший прокатиться на своей машине по дну озера… Одна пациентка разрубила голову топором самой себе. Он лечил её два года; казалось, ей наконец-то стало лучше. А когда её выписали, она пришла домой и вогнала топор в свой череп. И как только она сумела это сделать?! Доктор пытался себе это представить, но его стошнило. Иногда его действительно мутит от собственной профессии, а теперь вот ещё Тихоня! Другие пациенты сторонились его, словно он их пугал. Персонал то же относился к нему с неприязнью, и это было очень странно. Обычно специалистам и санитарам больные безразличны; медики просто выполняют свою работу, а суровы или добры бывают по необходимости. Да и как можно испытывать чувства к полуживому бревну, или кабачку на грядке? А Тихоня никому не нравился. Доктор тоже чувствовал что – то мрачное, и даже отталкивающее, как будто пятна плесени запачкали эту потерянную душу. Странно! Это всё очень странно. Доктор точно знал, что на каждого человека можно найти диагноз, и всё, что может случиться, давно уже описано в учебниках. Но не этот случай. С Тихоней точно не всё просто. Неделю назад санитарка Зоя попыталась ему это разъяснить.