Алан Банкер - Долина скорби

верила всей душой.

– На то ваша воля, Ваше Величество, – сказала Клодия отстраненным голосом, присев в реверансе.

За год работы в служанках королевы, она прекрасно усвоила, как надо себя вести, когда королева исходит гневом: не перечить, соглашаться со всем и выказывать всем видом, что ты дура дурой и кругом виноватая, если даже и не так.

– Дура, думай, что говоришь! Я хоть и королева, но, не настолько дурна, как Мантойя, запомни это.

– Простите, Ваше Величество, я ответила, не подумав… и в королевстве, и за морями все знают о вашем безграничном милосердии.

– Красиво поешь, – ухмыльнулась королева. – Но, что, правда, то, правда, к тебе я милосердна, как, ни к кому другому, помни и цени это.

– Ваше Величество, я никогда не забуду того, что вы сделали для меня и моего брата, а если забуду, то пусть меня Боги покарают!

Все, что сказала королева, было сущей правдой. Потеряв отца, Клодия с братом попала в дом дяди Арлена, чье семейство обладало дурной репутацией. Возложив на племянницу всю тяжесть работы по дому – и стирку, и мытье полов и колку дров – тетка носилась вокруг нее, словно наседка, тыкая носом то в одно, то в другое. Ворча по поводу и без повода, она подначивала и своих сыновей, сущих выродков, каких в роду Клодии никогда не водилось. Плевки, пинки и подножки были обычным явлением, и, столь же безобидным, если сравнивать с ушатом помоев и дерьмом в обуви. Что до дяди Арлена, промышлявшего охотой, то и он со временем стал выказывать недовольство в духе, что «они с братом – дармоеды, коих только свет видел, и не далек тот день, когда их семья по их вине пойдет по миру». В конце концов, их переселили на задворки дома, в старый, продуваемый всеми ветрами, сарай.

Но, как говорится, всему есть начало, и всему есть конец. Вот и в жизни Клодии и ее брата произошли изменения, когда спустя год в дом дяди явилась нежданная гостья. Совершая объезд южных окраин Миддланда, королева Ада попала под ливень. Дом дяди Арлена, находившийся в поле, оказался кстати. Получив еду и кров, королева поблагодарила хозяина по-королевски, вручив тому десять фунтов золотом и пообещав протекцию его сыновьям, если те надумают перебраться в столицу. Не обошла она вниманием и Клодию, похвалив ее за услужливость и хозяйственность. Но, не тем она приглянулась королеве, смотревшей на нее, будто в собственное отражение.

Стройная рыжеволосая крестьянка с длинной косой, доходившей до ягодиц, имела высокий лоб, миндалевидные серо-зеленые глаза, прямой, тонкий нос, вздернутый к верху, чувствительный рот и маленький подбородок с ямочкой. На ее губах играла улыбка, такая чистая и искренняя, как чисты и искренни помыслы у матери, опекающей собственное дитя. Когда-то и королева была такой, отличаясь разве что большими глазами цвета неба, выдающимися скулами и косой до пят, от которой давно и след простыл.

На вопрос – «Почему дядя держит племянников в сарае, имея

много места в доме?» – королева вразумительный ответ не получила. Решив, что рыжеволосая красавица не заслуживает такой участи, она заявила: «Отныне Клодия ее служанка, а ее братцу быть пажом при маршале».

– Дура! Оставь Богов в покое, им ни до тебя, ни до меня нет дела. Скажи-ка лучше, почему Калум и Гэвин еще не воротились?

– С тех самых пор, Ваше Величество, как я отдала им вашего…

Не договорив, Клодия запнулась и покраснела, точно рак, пребывающий в горящем котле.

– Ну-ну, договаривай, здесь все свои.

– Я хотела сказать, Ваше Величество, как отдала вашего ребенка, так более их и не видела! – выдохнула Клодия.

– Странно, они должны были уже воротиться.

– Смею предположить, Ваше Величество, что они явятся к полудню.

– Да нет, Клодия… здесь что-то неладное. Если не явятся с третьими петухами, пошли в Храм братьев Савьер, пускай проверят, что к чему. Если они и туда не заявлялись, то передай всем – плачу за каждого из них по десять фунтов, все поняла?

– Да, Ваше Величество, – ответила Клодия, опустившись в реверансе, после чего бросилась выполнять приказ.

«О, Боги, как же она похожа на меня», – подумала королева, проводив служанку взглядом.

Три месяца тому назад, когда Калум Круил отправил в мир Богов одного бродячего актера, он и в мыслях не помышлял, что может оказаться на его месте. Весьма способный малый, актер долгое время был неуловим, пока на его след не напал Калум. Перед смертью актер возмутился, услышав равнодушие в его словах: «Привет от королевы». Остановив руку убийцы, он сказал: «Равнодушие – худший враг актера!» Отставив кинжал, Калум спросил: «За что тот не угодил Ее Величеству?» Актер отвечал: «За что не угодил, он про то не ведает, знает только, что его судьба – бичевать лицемерие». Не ответив ничего, Калум пожал плечами и вонзил кинжал в сердце актера. И вот, спустя три месяца, получив приказ отнести сына королевы в Храм Хептосида, в его душе взошли семена сомнений – а правильным ли он идет путем? Разделавшись с Гэвином, Калум поспешил с младенцем на юг, намереваясь как можно быстрее покинуть пределы Миддланда. Он знал, что его ожидает, останься он в столице хоть на день – не сегодня, так завтра его нашли бы, а перед смертью он услышал бы то, что сам не раз говорил своим жертвам. Был только один выход – бежать, и бежать как можно дальше.

– Ну, и чего молчим? – спросил Калум, посмотрев на младенца, всю дорогу не издавшего ни звука, будто выказывая характер Бланчестеров. Взирая на спасителя черными глазками, младенец

улыбался, нет-нет, да и протягивая к нему бледные ручонки.

Ухмыльнувшись, Калум огляделся, а заприметив в конце улицы бордель «Две стрелы», нахлобучил капюшон на голову и уверенным шагом направился в его сторону.

– Еще одного нелегкая принесла, – проворчала госпожа Делиз, завидев на пороге раннего посетителя.

Сидя у окна, она имела недовольный вид, ибо этой ночью репутации ее заведения был нанесен огромный урон. Вся округа гудела, словно пчелиный рой, обсуждая две вести – как шлюха при соитии с клиентом разродилась ребенком, и как хозяйка борделя выбросила его на улицу, точно какого-то котенка. Просидев остаток ночи возле окна, она встречала каждого с неодобрением во взгляде, видя в нем человека, пришедшего почесать языком.

– Эля, похлебки, коня и провизии на три дня, – сухо бросил Калум.

Надув и без того пухлые щеки, хозяйка скривила рот в презрительной ухмылке.

– А девочек господин не желает? – поинтересовалась она.

– Нет, не желаю.

Пройдя к ближайшему столу, Калум по-хозяйски расположился на скамье, положив рядом младенца.

– Может, господин, желает мальчиков?

– Сдается мне, хозяйка, у тебя мозги жиром заплыли, мне что, еще повторить?

Прямолинейный, как стрела, разящая противника на повал, он зачастую говорил то, что думал, даже, если это могло навлечь на его голову несчастье.