Николай Колесников - Не сущие стены

Один в среду, другой в субботу.

Эффект от этих моментов, как от световой гранаты, только наоборот. После гранаты сначала долго не видишь, а потом проходит. Тут наоборот – какое-то время видишь, потом постепенно всё заволакивает серая вязкая масса. В ночь со среды на четверг и с субботы на воскресенье я сплю. Не очень долго и очень беспокойно. Но сплю. Я могу спать. Я даже немного хочу спать. Среди прочего мне снится тонкая красная ниточка на её руке. Снится точно так же ясно, как я видел её наяву.

Наверное это потому, что всё остальное никогда, даже во сне, не имеет цветов. Одна сплошная непроглядная серость.

…Несмотря на смену всех телефонных номеров, что доставило мне и моей семье массу неудобств, звонить продолжают уже на новые номера с той же периодичностью. Поступающие мне звонки, считаю угрозами в свой адрес, а также в адрес своей семьи. Связываю их со своей профессиональной деятельностью. Так как голос злоумышленника, очень похоже подражающий моему собственному голосу, обращается ко мне не по имени, а по должности. Называет меня «судьей». Можно было бы предположить, что это кто-то из тех, кто был у меня подсудимым. Но звонящий, знает слишком много подробностей слишком разных дел, разных годов. И хотя этот голос можно принять за женский, но строит фразы и говорит он как мужчина.

Прошу принять меры и оградить меня в дальнейшем от этих звонков и прочих проявлений посягательств на жизнь, свободу и спокойствие мою и моей семьи…

Я открываю глаза.

Больница. Опять этот проклятущий тёртый линолеумна полу и белый кафель в трещинку на стене. Вот и всё что я вижу. Ну ещё разве что ножку кровати ещё. Больше ничего.

А больше ничего и не увидеть. Особенно, когда тебе сделали операцию на позвоночнике, а теперь ты лежишь на животе и не можешь пошевелиться, потому что коновалы эти что-то перемудрили и половина тела теперь не двигается. Вторая половина при попытке пошевелиться отзывается такой адской болью, что лучше даже и не пытаться.

Но зато хотя бы кормят. Трижды в день приходит медсестра и я втягиваю через трубочку какое-то пюре. Ещё после обеда приходит Колдун и приносит какой-то невероятно сытный отвар. Каждый раз, как я его допиваю Колдун удивлённо крякает и говорит «Хех!» Потом хлопает меня по плечу и уходит. Про то как всё это потом выходит не спрашивайте. И даже не пытайтесь представить.

Сегодня Колдун приходит раньше обычного. Я слышу взволнованное шарканье его слоновьих ног и скрип тележки. Он идёт быстрее чем всегда. Целенаправленно к нам. Дверь распахивается. Колдун некоторое время стоит на пороге, предполагаю, что озирает палату, потом делает плавный как у кошки, и совершенно бесшумный шаг через порог и тихо, вкрадчиво произносит:

– Ну здравствуйте, господа! Как поживаете?

Ответом ему, как обычно, служит гробовое молчание. Говорунов среди нас нет. Ни одного. Юра уже год лежит в коме, Толстый – овощ, максимум на что он способен это пускать пузыри и газы, но делает он это не осмысленно, поэтому не считается. Я мог бы промычать что-нибудь в ответ, но не хочу – потом ещё несколько часов корчиться от боли, вызванной этой попыткой. Поэтому тоже молчу.

Колдун входит и садится на своё обычное место – на стул напротив меня.

– Смотрю вы все на поправку пошли. Это хорошо!

Я вижу только кончики носок его ботинок. Они огромные, пыльные, стоптанные и совершенно никак не вяжутся с больницей

Он наклоняется надо мной и шепчет мне в самое ухо:

– Смотри!

И раскрывает ладонь перед моим глазом. На ладони лежат часы. Самые обычные, ничем не примечательные часы. Кроме того, что по корпусу идут какие-то крохотные каракули и ремешок их порван, и как будто кем-то погрызен. Как будто собакой. Да, точно вот следы зубов. Собачьих клыков. На обратной стороне часов должна быть запёкшаяся кровь. Частично собачья частично человечья. Я даже чувствую её металлический вкус во рту. Колдун подтверждая мои мысли переворачивает часы.

Обратная сторона идеально чистая.

– Помыл уже! – говорит он заговорщицким шёпотом. – Опасно же таскать с собой окровавленные вещи.

– А вообще, парни, я вами очень доволен! – говорит он громко – вы все молодцы!

В приоткрытую дверь заглядывает кто-то из персонала.

– Поддерживаете?

– Так точно!

– Помогает?

– Конечно, – говорит Колдун и обводит нас рукой. – смотрите сами. Парни сегодня бодрячком.

В коридоре смеются. Это было бы действительно смешно, если бы не было на самом деле. Колдун ждёт пока шаги и смех в коридоре затихнут. Достаёт из своей бездонной тележки банку с отваром. Я не могу оторвать от неё взгляда. Банка слишком чистая даже для больницы. Она идеально чистая, как будто только что её выдули. Накрыта точно такой же идеально чистой крышкой. В отдельной салфетке одноразовая коктейльная трубочка. Отвар прозрачный, чуть желтоватый. В нём ничего не плавает, он очень приятный на вкус. Я допиваю его до конца и Колдун, как обычно, хекает.

– Ну что? – спрашивает он, собираясь уходить – сегодня я так понимаю свидание с этим как его? С Братюней вроде?

Сколько я себя помню я всё время лежу в больницах.

Я всё-всё помню с того самого момента, когда ракета попала в кабину пилотов.

Всё то, что было до этого я помню совсем смутно.

Но зато уж потом, после ракеты, помню всё в самых мелких деталях.

Особенно хорошо я помню, всё, что случилось после встречи с Колдуном.

Может даже слишком хорошо.

Мы встретились с ним в гражданской больнице в которую я попал на реабилитацию после военного госпиталя.

После того, как они меня списали.

Колдун – первый кто внимательно и без тени сомнения или какой-то брезгливости выслушивает мою историю про бабочку. В тот момент мне почему-то очень важно, чтобы хотя бы кто-нибудь поверил во всю эту историю. В то, что именно бабочка вывела меня из заснеженных гор, спасла от волков, от обморожения. Колдун, очевидно, верит. Он похож на какого-то учёного. Постоянно поправляя очки с толстенными линзами, он расспрашивает меня какие у неё крылья по форме и какие, где пятнышки. Я ему детально описываю, но он всё равно просит её нарисовать. Я обещаю нарисовать. Так мы расстаёмся с ним в первый раз.

Я хожу на процедуры каждый день, но встречаемся мы только через неделю. Всё это время я ношу листочек с нарисованной в нём бабочкой во внутреннем кармане.

Колдун долго рассматривает рисунок, потом удивлённо причмокивает и качает головой. Говорит, что такой бабочки он не знает, но это не значит, что её не может быть.