Эпоха Век - Бабы дуры

– Что, спала спесь?

– Я ушла потому, что просто не хотела вас стеснять.

– На вокзале ночевать лучше?

– Почему на вокзале? У меня номер в гостинице, правда, – Мадам отвела глаза в сторону, – в двенадцать съезжать надо.

– Вещей-то много?

– Да меня в поезде…

– Облегчили, что ли? – хмыкнула Павловна.

– Самое необходимое у меня с собой, в спортивной сумке было.

– Ага-ага, а чё глаза-то прячешь? Не было у тебя ничего, всё промотала, так ведь? – Павловне будто доставляло удовольствие выводить Мадам на чистую воду, – деньги за квартиру куда дела?

– Машину там покупала, – Мадам махнула рукой.

– Ну и где она?

– Да разбил её один, восстановлению не подлежит, – Мадам почесала переносицу.

– Ага, понятно, завела там себе на югах мачо, а он чмом оказался, так?

Без тебя хоть в аварию попал?

– В том-то и дело, без меня, упокой господь его душу, а меня то ли черти, то ли ангелы в тот день увели.

– И не ропщи ни на тех, ни на других, – нахмурилась Павловна, – на кушетке у меня спать будешь, на еду крутись зарабатывай, большего не прошу. Законы и порядки мои знаешь – дом в чистоте соблюдать, мужиков не водить.

– Спасибо, – Мадам улыбнулась и отвернулась, что бы никто не заметил, как на её глаза навернулись слёзы.

– Тебе спасибо, что жива-здорова, а то я уж подумала, помру и не уви-жу тебя больше, – Павловна махнула рукой, – твои байки из психушки я до сих пор людям рассказываю.

– Так вот это кто? – подняла брови Таисья, – что ж вы сразу мне не сказали!

– Ладно, бабоньки, слушайте мою команду. – Павловна хлопнула себя по коленкам, – ты, Мадам, дуй в гостиницу, вот ключ от моей хаты, неси вещи туда и зараз сюда, поторгуешь за Марковну. А ты, Марковна, поезжай домой, готовься принимать нас, дорогих гостей.

Мадам чуть ли не вприпрыжку скрылась за поворотом, а Павловна, нахмурившись, посмотрела на Таисью:

– Тебе, голуба, вот что скажу, не говорю, чтобы ты её полюбила от всего сердца, можно так, поверхностно. Нас никто не пожалеет, мы сами для себя – манна небесная, а вместе всегда легче лихое время пережить.

Судьба, видать, не напрасно нас всех вместе сводит, устраивает нам проверку на прочность, если уж мы друг друга поддерживать не будем, грош цена нашей душевности, чёрствость против нас самих обернётся, – от длинной речи Павловна закашлялась, а, отдышавшись, продолжила, – наша жизнь для нас сама и судья и прокурор и адвокат, ошибается тот, кто думает, что эти должности занимают бог с дъяволом.

– А то нет, – хмыкнула Таисья.

– Позубоскаль мне, – Павловна стукнула кулаком по прилавку, – а ты, учительница, что скажешь?

– Хен цю ми.

– Это покаковски?

– На китайском, значит, «очень умно».

– Удивляешь ты меня, Марковна, говоришь всегда мало, но зришь в корень. Ну, давай, собирайся, Мадам вернётся, распродаст твои семечки, сумки привезём, диктуй Таисье адрес.

Марковна встречала гостей у калитки. Из подъехавшего такси выпорхнула Мадам, потом Таисья и самой последней, опираясь на руку Мадам, едва выбралась из машины Павловна. Опираясь на бадик, она окинула взглядом окрестность, заглянула в распахнутую калитку и присвистнула:

– Да, удивила ты нас, Марковна, сначала решили – ошиблись номером дома, я на Таисью напустилась, думала, она неправильно записала. Слушай, а на кой тебе эти семечки сдались?

– Вы проходите в дом, расскажу я вам свою историю начистоту, – улыбнулась Марковна, – теперь уже можно, обида притупилась.

Оглядев прихожую Павловна покачала головой:

– Да, прямо царские хоромы, мебель добротная, не то, что сейчас делают, срамота да хлипкость одна. А мы со своей бормотухой виноградной да конфетами наразвес никак не вписываемся.

– Да что вы, Павловна, разве дело в цене? Да и не мои деньги всё это куплено, откуда мне столько взять было? Прошу к столу, мои уважаемые гости.

Павловна села во главе стола, ничуть не заботясь о правилах приличия, таков характер. Собственно, никто и не перечил бы, для каждой из присутствующих её авторитет был непререкаем. Таисья с любопытством разглядывала обстановку, а Мадам смотрела на огромное, в человеческий рост, зеркало в кованной оправе.

– Что ты хочешь там разглядеть? Свою молодость?

– Старинное оно, я представляю, сколько это зеркало видело ликов, сколько раз его закрывали чёрной материей в день траура.

– Тю, чего тоску нагоняешь? Мы сюда веселиться приехали, так, Марковна?

– Совершенно верно.

Марковна хлопотала у стола, пододвигая к Павловне блюда с закуской.

– Ох, молодец, не поскупилась, всего вдоволь, да всё моё любимое, – Павловна причмокнула языком, – хотя могла бы так и не тратиться, мы все простые бабы. Ба, а уж этого лохматого с глаз моих, если не хотите, что бы я тут у вас от аллергии загнулась.

Марковна ахнула, подскочила, схватила в охапку кота, вышедшего на шум из соседней комнаты и, целуя его в макушку, понесла к входным дверям.

– Прости, мой хороший, прости, но так надо, погуляй пока, вот, я тебе на крыльце молочка поставлю в миске, как ты любишь, концентрированное.

Женская компания отменно кушала, закусывая немалое количество выпитого вина, никто не упал лицом в салат, а наоборот, с каждым очередным глотком выстоявшегося напитка они раскрепощались, открывали свои души и при этом каждая из них не чувствовала себя ущербной. Их всех объединяли трудные жизненные обстоятельства, в которые они попали волею судеб. Марковна первый раз за полгода нашла в себе силы, рассказать своим новым и, пожалуй, единственным подругам, что с ней случилось. Павловна слушала, подперев щёку рукой, перебивая рассказ учительницы крепкими словцами. Когда Марковна закончила, Павловна налила себе в бокал вина и, подняв его, дала понять, что ждёт всю компанию. Марковна накрыла свой ладонью:

– Мне, пожалуй, хватит, я никогда столько не пила.

– Правильно, пить надо до тех пор, пока ты управляешь алкоголем, а не он тобой.

– Спасибо за поддержку, – Марковна прижала руку к груди.

– Это тебе спасибо, я, честно сказать, никогда так душой не отдыхала, выпила чуть не ведро, а ещё ни разу не закашлялась, заметили?

– Заметили, – кивнула Мадам, – хорошее красное вино благотворно влияет на кровообращение, сосуды расширяются, наполняются кислородом, спазм, вызывающий кашель, исчезает.

– Ох, и грамотейка, так бы ты в жизненных ситуациях умом блистала, поди, не осталась бы сейчас ни с чем, – хмыкнула Павловна, – давай, пришла твоя очередь рассказывать.

– А что особенного я могу рассказать? Облапошили меня просто классически, красиво, но вспоминать не хочется.

– Нет, уж, не лишай нас удовольствия позубоскалить, – погрозила пальцем Павловна.

В её тоне хотя и была большая порция язвительности, но в глаза – зеркало души, в них было неподдельное сочувствие.