Анна Редько - За гранью света

Я вошел к нему и спросил с ходу:

– Что случилось? Здравствуйте.

– Привет, привет, – ответил он, поглядывая мне за плечо в подъезд. – Это я вызвал полицию. Пошли на кухню, расскажу.

Он прикрыл входную дверь и прошествовал вглубь квартиры. Грузно усевшись на табуретку, Михаил Васильевич посмотрел на меня и начал рассказ:

– Спал я сегодня плохо. Вышел на кухню попить и слышу вопль. Ну я к глазку прильнул – пусто на площадке. А там орут что-то, и вроде как из-за стены, где твоя хатка-то. Я в подъезд – дверь твоя приоткрыта, и крики из-за нее. Ну я сразу вызвал наряд, в момент приехали-то, как к своим. Вломились, а там эти двое – грабители, видно. Отмычки при них, фонарики, морды протокольные. Один без сознания со следами удушения на горле, а второй сидит в углу и воет. Выволокли его, а он и тут воет сидит, про мертвеца говорит, – с этими словами он взглянул на меня и снова отвел глаза. – Ты это, показания там дай, квартиру закрой. Смотри только, скорее всего, они что-то не поделили, вот и подрались, а этот, воющий, под дурачка закосил. Всё понял? – он твердо взглянул мне в глаза, и я кивнул.

Куда уж понятнее, не про висельника же рассказывать.

Недели две меня таскали по допросам и опознаниям, вымотали вкрай, и как-то в запарке я не заметил, что на работе творится что-то не то. Когда закончились проблемы с грабителями и полицией, я вдруг обнаружил, что фирма, где я много лет трудился, приходит в упадок. Как-то резко снизились доходы и перестали выплачиваться зарплаты, куда-то пропал хозяин, а еще месяца через полтора мы закрылись. Я спешно искал работу, деньги таяли, съемная квартира стала непозволительной роскошью, и я с тревогой переехал обратно к себе.

Время шло. Ужасы домашние и мистические затмили ужасы обычные. Новая работа не находилась, друзья давно растворились в туманной дали, денег не просто не хватало, их не было вообще. Я начал пить. Пил и плевал, что долг по квартплате растет. Плевал, что по ночам слышу шаги. Не мылся уже несколько недель, не просыхал, продавал имущество. Меня всё это сломало ко всем чертям. И однажды, недопив последнюю бутылку, я понял, почему появился этот запах и труп. Я встал и, шатаясь, побрел к кладовке, достал старую бельевую веревку, еще советскую, прочную и толстую, снял в коридоре люстру с крюка и накинул на него петлю. Мне всё стало предельно ясно: это я висел в отражении. Табуретка, удушье, боль и темнота. Я ушел, сдался.

Боль в горле была неприятной, тяжело глотать, во рту сухо. Черт. Я пошуршал сухим языком по нёбу, вдохнул, закашлялся и тут же всё вспомнил. Открыл глаза: рядом со мной стоял весьма несвежий труп. Мужчина с синеватым лицом, в трупных пятнах. На шее четко прорисовывался черный след веревки, глаза были мутными и мертвыми. Моя петля лежала рядом, а труп смотрел на меня с сожалением. Он попытался что-то сказать, но из сломанной гортани вырвался лишь сухой, как труха, шорох.

– Ты меня спас, что ль? – просипел я и снова закашлялся.

Труп растянул губы в кривой улыбке, кивнул и что-то прошуршал мне в ответ. Я не боялся. Встал, прошел мимо него в ванную, умылся и напился воды. Пару раз меня стошнило ей же, но часть всё же попала внутрь. Труп стоял на том же месте и смотрел на меня. Я взглянул на него, прошел на кухню и спросил оттуда:

– Водку будешь? Тут на дне осталось.

Шлепающие шаги раздались в ответ, и мертвец зашел в кухню. Он сел неловко на табуретку, принял от меня стопку и с трудом выпил.

– Ну что, брат? Как мы до такого дошли-то? – спросил я мертвеца, тот только вздохнул в ответ.

Прошло еще полгода. На улице цвела весна. Брат, как я звал мертвеца, жил со мной, а у меня дела внезапно пошли в гору. На следующий день после моего неудачного повешения мне на карту упала приличная сумма от бывшего начальника: как оказалось, его пытались кинуть, устроили развал бизнеса, но он каким-то чудом выкарабкался и как честный человек раздал всем долги, а потом снова открыл фирму, которая быстро набрала обороты и стала процветать. Потом мне свалилось на голову наследство от какой-то многоюродной тетушки – я о ней и не слышал никогда, в виде отличной трешки почти в центре Москвы и нескромной дачи в Подмосковье.

В личной жизни тоже всё пошло на лад, но домой я женщин не вожу – брата испугаются или, что хуже, обидят его. Мы сидим с ним вечерами на кухне, пьем пиво или чай, я рассказываю ему о радостях и бедах, а он улыбается в ответ или похлопывает по плечу. Я не знаю, кто он и откуда взялся, почему именно у меня, но я рад, что теперь у меня есть лучший друг, пусть и немного пахучий.

Лестница уходит вглубь, в черноту, куда-то, где нет ничего… или есть всё. Я спускаюсь. Очень медленно, глядя в зияющий чернотой провал, на уходящие во тьму ступени. Тут есть этажи, как в подъезде самого обыкновенного дома. Первый – вход, тут горит свет, есть звуки. Второй – там тоже лампы, дверь в помещение. Свет есть и на третьем этаже, но более тусклый, и на четвертом, но уже совсем бледный. Все это видно в провале между лестницами. Я могу разглядеть смутные ступени до пятого или шестого этажа, а дальше – тьма.

Я никогда не спускалась ниже третьего этажа. Почему? На втором этаже открыта дверь, и за ней стоят фигуры. Обычные манекены в одеждах семнадцатого и восемнадцатого века: платья, парики, камзолы, треуголки, роскошные ткани. Очень красивые, как в музее, но мимо них нельзя пройти. Они оживают и тянут руки, стоит только ступить на площадку второго этажа. Я знаю, они порвут в клочья того, кто не успеет. Они будут отщипывать своими пластиковыми пальцами куски живой плоти, погружать в живое мясо свои конечности и бесстрастные пустые лица с яркими красками румянца и помады. Арматура, заранее запасенная мной, разнесла с пяток фигур, когда я спускалась туда в очередной раз. Стоит ступить на лестницу, и они замирают, они снова куклы.

Третий этаж. Дверь. Тусклый свет, как от 45-ваттных ламп. Фигуры людей, нет, трупов. Гнилые, зловонные, с трупными пятнами, обвисшей и отслаивающейся кожей. Они, как и манекены, неподвижны, пока не ступишь на площадку. Невыразимо мерзкие существа начинают хватать тебя, оставляя липкие клочки кожи, слизь и вонь на том, чего коснулись. Гнилые зубы и синие холодные рты пытаются оторвать кусок. Я перебила их той же арматурой, почти всех, но не смогла спуститься ниже из-за животного ужаса темной бездны лестницы…

– Это всего лишь сон! – Инесса выпустила колечко дыма и вздохнула. – Он означает глубины твоего подсознания. Ты должна спуститься и познать себя.

Инесса эзотерик, как она сама себя величает. Высокая, крупная и статная блондинка с персиковой кожей, пухлыми губами, ярко-голубыми глазами слегка навыкате и нарисованной родинкой над верхней губой слева. Она гадает на таро, изучает литературу вроде Кастанеды и Блаватской и крайне уверена в своих силах.