Арман Цыбульский - Цыганка во тьме

Света говорила не то, что хотела слышать Тамара, поэтому девушка не ощутила поддержки и подсознательно продолжила воздвигать барьер в своих отношениях со свекровью. В дальнейшем она старалась не делиться своими мыслями, переживаниями и страхами. Такая у неё была натура. Тамара не старалась понимать других, она сама хотела понимания. Впрочем, в этом они были со Светой похожи.

Боковым зрением девушка ощутила движение по стене. проскочила мысль, что кто-то из семьи вернулся домой, но было ещё слишком рано. Она испугалась и резко обернулась. Показалось, как будто чья-то тень мелькнула из кухни в коридор. Дыхание стянул страх. Тамара чувствовала себя неуклюжей и беспомощной в своём положении. Она, не отрывая взгляда от арочного проёма в коридор, отошла от плиты, взяла с обеденного стола телефон и набрала номер Вани. «Абонент не доступен».

– Да блин…

Девушке пришла мысль позвонить свекрови, но она её отогнала: «Наверняка, показалось. Потом будет смеяться надо мной».

Тамара взяла со стола кухонный нож и на цыпочках, стараясь не издавать ни звука и даже не дышать, прошла к коридору. Выглянула, но там никого не было. Так же осторожно она прошла к гостиной. Через открытые двойные двери заглянула в зал и тоже ничего не увидела. Страх ослабил хватку, и Тамара начала склоняться к тому, что ей действительно показалось. Она вошла в зал, огляделась по сторонам. «Ну, убедилась? Накручиваешь себя. Хорошо, что матери не позвонила». Для собственного спокойствия она решила осмотреть оставшиеся комнаты в доме, в которые вряд ли кто-то мог войди бесшумно, потому что двери были закрыты. Цыганка направилась к выходу из гостиной, но снова увидела движение чьей-то тени почти у себя за спиной. Даже не увидела, почувствовала. Тамара резко, со вскриком обернулась. Воздух в комнате словно замер. Впрочем, не только воздух, будто само пространство-время замерло. Она почувствовала себя словно в каком-то пузыре: звуки по-прежнему раздавались снаружи, но ощущались приглушённо, свет из окон стал абсолютно нейтральным. То есть он оставался прежним для глаз, но больше не раздражал яркостью и не заставлял глаза напрягаться. Конечно, в этом нет ничего удивительного, и Тамара, возможно, в другой раз просто не обращала внимание на мягкость света или приглушённость звуков, отсутствие холодных потоков воздуха или чрезмерную жару, но сейчас она заметила, потому что все эти нюансы создавали картину ощущения целиком. Оно стало необычным и словно разделяло реальный мир и внутреннее пространство комнаты. Тень от занавески шевельнулась и, с трудом колеблясь из стороны в сторону, приняла очертания мужчины в старомодной шляпе и с тростью.

– Что за… – страх словно ураган завертелся в груди Тамары. Движение тени отразилось в реальности, можно сказать, слилось с ней. Такое невероятное явление, воплотившееся в материальном мире, поколебало его полностью. Хотя скорее только внутреннее пространство комнаты. Оно прокатилось по этому пространству, словно волнами, будто брошенный в воду камень. Уголки обоев под потолком комнаты в нескольких местах по периметру одновременно отлепились от стен, а в центральных частях под обоями образовались пузыри. Тень заметалась, потеряв очертания.

– Я – Че… Я – Че… Бо… Че-бо… Я – раздались звуки словно растянутого, замедленного голоса. Как только тень вновь сумела приобрести очертания человека, звуки, издаваемые ей, стали похожи на нормальный голос, но в этот же миг занавеска колыхнулась, не понятно откуда образовавшимся сквозняком, и контуры потеряли форму. Голос оборвался.

Тамара онемела от ужаса. Она не могла сдвинуться с места, но не чувствовала страха по отношению к хлипкой тени. Ей казалось, что тень – это какой-то побочный эффект чего-то более страшного, какого-то невидимого гиганта, той части айсберга, которая скрыта в воде.

В следующее мгновение за окном туча перекрыла солнечный свет и образовала ещё большую тень в комнате, которая отделилась от тучи и вообще от того, что происходило за окном, проплыла по полу, поглотив трепещущую занавесочную тень и забилась в угол с иконами. Весь угол – с колоннами, рушниками, иконами, статуями Иисуса и Девы Марии – всё пышное религиозное убранство дома исчезло в непроглядной тьме.

Края обоев сверху и снизу сворачивались в рулоны, а пузыри в центральных частях увеличивались. Обои отклеивались, обнажая белую штукатурку под ними, но не отлетели полностью. Они остались висеть на стенах, прилепленные в особо крепких участках.

Тамара попятилась назад, дрожа от страха, готовая упасть в обморок в любую секунду. Она хотела просто бежать из дома, но чувствовала, что на каждое её движение уходила целая вечность. Собрав все силы, она попыталась развернуться, при этом стараясь не отключиться, но почувствовала, что падает. В это мгновение пузырь, в котором она находилась, лопнул. Девушка плюхнулась на диван у себя за спиной. Оказалось, что она каким-то образом пятилась назад – не к выходу, а к стене. Несколько минут она сидела неподвижно. Её трясло от страха и напряжения, но риск упасть в обморок исчез. Потихоньку отступал и страх. На дрожащих, ослабленных ногах цыганка подошла к иконам, которые словно не до конца вернулись из темноты – они были видны, но весь угол при этом оставался потемневшим. Тамара не могла понять, в чём дело. Она провела рукой по самой большой центральной иконе Божьей Матери, именно той, которой родители благословляли всех своих сыновей на брак. На её пальцах появились следы непонятной чёрной грязи, похожей на выгоревшее масло на сковородке, трудно смываемое и крайне неприятное на ощупь. Тамара потёрла пальцы и с отвращением скривила лицо. Она с недоумением смотрела то на пальцы, то на иконы, не зная, что делать.

Резкий стук снова перепугал её. Она подскочила на месте, громко вскрикнув и готовая расплакаться навзрыд. Но сдержалась. Стук повторился.

Тамара подошла к окну и через тюль увидела лицо цыгана. Он крутил головой из стороны в сторону, явно волнуясь и чего-то опасаясь. Девушка отодвинула тюль и открыла окно.

– Здорово, чай (Чай – здесь цыг . девчонка.)! Тётка, Тётка где?

– Кто? – полушёпотом спросила испуганная Тамара.

– Да Тётка! Ты что дурная? Света!

– Ты кто?

– Ой, ты – дурная. Я – Егор! Егор я! Бэнг. Слышала?

18

Тётка проснулась около полудня. Она чувствовала мерзкий запах гниения изо рта и состояние засушливости. Цыганка встала и дошаркала до ванной, чтобы умыться. Было ощущение, что тело её двигается в автоматическом режиме, управляемое ею же со стороны. «Неужели это от двух вчерашних стопок? Точно водка палёная была!» – сделала вывод Тётка и додумала: «Вообще больше пить не буду! От греха подальше! А то либо травонёшься, либо рехнёшься! Афанасий… Чеботарёв!» – Тётка усмехнулась. Она вымыла лицо холодной водой, не чистя зубы, прополоскала рот. Затем напилась холодной воды прямо из-под крана. Вкус хлорки во рту перебил запах гниения, хотя лучше не стало. От него затошнило, но при этом хотелось есть. Денег не было, и следовало дождаться завтрашнего дня – получения пенсии. Ещё через неделю съёмщики другой её квартиры должны внести плату за месяц. На эти деньги она и жила. Саша оставил хорошее наследство: ей дом на Гоголя и каждому сыну по трёхкомнатной квартире. Но после смерти сыновей в доме жить Тётка не смогла. Видя этот дом издалека, она уже погружалась в черноту своей памяти, которая перечёркивала всё самое лучшее, что было там прожито. Этот дом проводил на кладбище всех, кто ей был дорог. А Тётка похоронила сам дом. Он словно умер вместе со всеми ними. Да и с частичкой её души. Она не захотела жить в нём больше, но и не хотела продавать. Порой он словно тянул её к себе.