Сергей Кожушко - Тринадцатый сын

Галька, пропитанная мазутом и соляркой, потрескивала под их босыми ногами. Шли они уже очень долго. Мимо, то слева, то справа проплывали большие города, маленькие поселки, одинокие крохотные сторожки, поля, засеянные наливавшейся золотом пшеницей и загадочно притихшие леса. Светило терявшее свою прежнюю силу августовское солнце, опускалась прохлада летней ночи, а они все шли и шли, перетирая сухими шершавыми ступнями острые камни в невесомую пыль. Когда подавал голос приближавшийся локомотив, они молча спускались на обочину и провожали взглядом проносившиеся вагоны. Машинисты, сидевшие в кабинах электровозов, успевали покрутить пальцами у висков, и их перекошенные лица в следующую секунду уносились в будущее, таща за собой сотни тонн грохочущего железа. А путники вновь ступали на еще подрагивавшие шпалы, продолжая свой долгий путь…

Он был довольно стар, худощав, не по годам подтянут и статен. Пепельные густые и вьющиеся волосы покрывали его миниатюрную голову. Он имел выразительное, точно у актера американских вестернов сороковых годов, лицо – загорелое, обветренное, гладко выбритое и испещренное сеткой глубоких морщин, с острым орлиным носом. Он почти никогда не улыбался. Даже когда того требовали правила приличия. Лишь появлявшаяся мягкость в его колючих серых глазах выдавала его особое расположение духа. Его же лицо оставалось непроницаемым, будто высеченное из благородного камня.

Одет он был старомодно и даже довольно странно: несмотря на летний зной, на его широких костлявых плечах болтался темно-синий болоньевый плащ, под расстегнутыми полами которого виднелся потертый, но все еще находившийся в хорошем состоянии костюм-тройка. Ворот ослепительно белой манишки стягивал малиновый галстук-бабочка. В жилистой широкопалой руке он нес старый саквояж, по сморщенному и тощему виду которого можно было подумать, что тот совершенно пуст. Или почти пуст.

Но совсем не вязалось с его благообразной внешностью аристократа то, что он был бос. Ни кто не знал, почему он не носил обуви. Даже Двенадцатый. Однако это ни как не влияло на скорость его передвижения, которой мог бы позавидовать любой мастер спортивной ходьбы. Казалось, ему было все равно: идти ли по ровному, как зеркало, автобану, теплому и ласковому песку, битому стеклу, ржавым гнутым гвоздям. Лицо его неизменно сохраняло строгое и отрешенное выражение, какое можно увидеть на потемневших от времени портретах благочестивых старцев.

Его спутник – тридцатилетний голубоглазый, пышущий здоровьем блондин, на целую голову возвышавшийся над стариком – брел позади старика, стараясь попадать босыми ступнями точно ему в след. Это он делал от того, что его ноги еще не обладали той выносливостью, какую имели ноги старика, а путь, проложенный тем, был мягок и удобен.

Двенадцатый старался вести себя и поступать точно так же, как и старик. Он также не носил обуви, его красивое мужественное лицо не выражало ничего, даже когда острый осколок битого стекла с хрустом входил в его пятку, и кровь обагряла землю. Правда, рана его немедленно заживала, однако боль – этот бич рода человеческого, делавший его слабым и трусливым – боль еще какое-то время давала о себе знать.

Весь их путь старик молчал. И Двенадцатый ни разу не разомкнул свои уста. Да и зачем им было разговаривать, когда хватало одного лишь беглого взгляда.

В противоположность старику Двенадцатый выглядел весьма стильно: узкие и светлые, подвернутые у щиколоток джинсы и белая футболка подчеркивали его спортивную фигуру. За спиной у него болтался переброшенный через плечо и поддерживаемый указательным пальцем за петлю вельветовый пиджак, на нагрудном кармане которого отливало золотой вязью «P.N.».

Двенадцатый шел, не отводя цепкого взгляда от спины своего ведущего, повторяя все колебания его сухопарой фигуры. Ему казалось, что он и дышит в такт легким старика. Это обстоятельство придавало парню новые силы. Еще же он помнил, что во внутреннем кармане его пиджака лежала книга, подаренная стариком, и прочитанная им уже трижды. По прибытии в город Двенадцатый намеревался в очередной раз открыть ее выцветшие страницы. И эта мысль гасила периодически вспыхивавшую боль.

Железнодорожное полотно начало уходить влево, огибая плотную стену хвойного леса. Сбоку от насыпи возник потрескавшийся деревянный столб, который венчал белый металлический квадрат с черными цифрами «252». Впереди показался серый кирпичный домик, за которым торчала вздыбленная бело-красная рука шлагбаума. Метрах в ста от домика две женщины, затянутые в желтые куртки и голубые платки, неспешно выкашивали густую высокую траву, облеплявшую игрушечный домик и наползавшую на насыпь. Вернее, косила одна – низкорослая и коренастая с красным рябым лицом. Вторая, что была помоложе, стояла, опершись на черенок косы, и задумчиво глядела себе под ноги.

Поравнявшись с женщинами, старик громко спросил:

–Далеко ли до города?

Косившая смахнула с рябого лица капли пота вместе с налипшим гнусом и, сплюнув в траву вязкую слюну, язвительно заметила:

–Во-первых, здрасьте! У нас тут так принято! А, далеко ли до города? – это смотря как добираться. Если на дрезине, то минут тридцать, а ежели на своих двоих – часа за три-четыре управитесь.

По женщине было видно, что, несмотря на внешнее раздражение, ей хотелось поболтать с путешественниками. Она аккуратно положила инструмент в траву и, подперев полные складчатые бока руками, уставилась на старика.

–Чего босиком-то? – удивилась она. – Ноги что ли казенные?

Старик промолчал и взглянул на Двенадцатого. Они спустились с откоса. Парень нагнулся. Поднял косу и, легко размахивая ею, пошел вдоль насыпи к асфальтовой ленте переезда.

–Зачем это? Чего это он!? Не надо, мы сами управимся! – засуетилась женщина, комично жестикулируя. – Катька! – окликнула она задумчивую подругу. – Какого хрена ты столбом стоишь! Скажи хоть что ни будь!..

Старик ухватил своей широкой ладонью женщину за запястье и, сжав его, проговорил спокойным властным голосом:

–Так нужно. В этом ведь ничего плохого нет…

Катька, наконец, вышла из оцепенения и подняла голову. Старик увидел красивое молодое лицо с глазами полными грусти. Эти глаза смотрели вслед удалявшемуся Двенадцатому.

–Хорошо идет! – шепотом пробормотала она.

–Вечно у тебя одно на уме! – толкнула Катьку в округлое бедро рябая женщина. – Прости, Господи!

Старик раскрыл кожаный саквояж, вытащил оттуда щетку и принялся старательно соскабливать ею пыль с плаща.

–Почему не поездом добираетесь? – полюбопытствовала женщина. – Денег нет? Вроде приличные люди. Не бичи какие-нибудь.

–Нам так удобнее, – скупо бросил старик, усердно работая над рукавом, на котором темнело пятно засохшей грязи.

Читать дальше