Олег Ока - Пилигрим

Хакеров официально назвали самыми могущественными и опасными людьми на земле: кибератаки признаны третьей по уровню опасности угрозой человечеству после стихийных бедствий и глобального потепления. Об этом заявили эксперты Всемирного экономического форума в Женеве.»

Это что-же творится? Ты понимаешь, в чём нонсенс? Со стихийными бедствиями и метеоритными атаками человечеству не справиться – не дано. Ладно и понятно, это стихия, силы природы, нам неподвластные и даже в принципе непознаваемые, с ихним смыслом и причинами. Но ведь здесь просто группка людей. Хакеры! По-простому говоря, хулиганы, программисты самодеятельные, возомнившие себя стоящими над законом! Хотя законы сейчас, прости Господи, насмешка над логикой и здравомыслием. Я говорю, законы сейчас сочиняют тоже неучи с купленными дипломами, а? И законы эти, тоже алогичные и предназначенные для неопределённой природы стада, за каковое нас и считают сидящие в креслах законодательного собрания чинуши, знать не хотящие ни о правах человека, ни о постулатах юрисдикции…

Хозяйка Прасковья Антоновна, рыхлая, но симпатичная миниатюрная женщина, сидела в кресле, напротив телевизора и пыталась смотреть один из бесконечных сериалов непонятно про что, с героинями, будто сбежавшими из Голливуда, но не имеющими понятия о законах нанесения макияжа, держащими вилку левой рукой, зажав в кулаке, и чуть не протыкающих ею раритетный фарфор из коллекций Русского музея. На гневное сообщение мужа, Парфёна Сергеевича, она отреагировала презрительным фырканьем и усталым вздохом. Будучи в хорошем настроении, она называла его Парфеноном, или Парфяшей, а он её Персефоной, хотя оба не имели к упомянутым названиям никакого отношения, и не только внешне.

– Тебя эти хакеры-квакеры каким боком достали? Взломали твои секретные коды и увели со счетов двадцать восемь рублей? Или ты в тайны Сороса посвящён? Ты-бы лучше о дурище нашей голову ломал, девке совсем никуда, поговорил-бы по знакомым, может, к нормальному делу её определить где? Ведь зачахнет в своих букинистических подвалах, куда не то, что прынцы современные, не всякий и ботаник забредёт – ботаники сейчас по интернетам сидят…

Парфенон отмахнулся от проблем «дурищи» – родной дочери Варвары Парфёновны, которой с недавних времён стукнуло уже тридцать пять годков… Не до того ему было в сей момент, не до житейских проблем!

– Не хочешь ты думать глобально, но отринь суету, посмотри объективно: группка анонимных хулиганов, пользующихся безнаказанностью и попустительством, как я подозреваю, не безосновательными, а подкреплёнными чьим-то недосмотром, может быть заинтересованным! И всемирная сеть тайных, всемогущих государственных служб безопасности не в силах разобраться с этими анархистами, самодеятельными программистами? Не верю! Такое по всем правилам логики возможно только со скрытого и меркантильного попустительства правительств. Дело в том, что правительствам выгодно держать визави в страхе и убеждении, что начнётся с них, а не с нас – так думает КАЖДОЕ правительство! И паника эта нагнетается сознательно!

– Что начнётся-то? Паника на бирже? Они этих паник по заказу каждый квартал стряпают по пять штук!

Дед Парфенон сидел в плоском кресле на деревянных ножках, потёртом и неопределённого красного цвета, оставшемся от «счастливых времён», когда он ещё работал в управлении статистикой, на сберкнижке у него лежало две тысячи рублей (половина машины!), и этих денег, как он с умилением воображал, ему хватит на безбедную пенсионную жизнь. «Дурёхе» тогда было ещё до школы далеко (поздний ребёнок!), Персефона ещё не была Персефоной, а была строгой «бизнес-вумен», работала проектировщиком в проектном институте от Министерства обороны, что также гарантировало обеспеченную старость, отличалась строгостью и даже аскетизмом в облике и одежде, типичном для питерских интеллигенток… Господи, да тогда и термина такого не знали – «бизнес-вумен»! Было в этом что-то заграничное и осуждаемое, от диссидентов, серебряного века, Цветаевой и Инбер… А сейчас на худых коленях Парфенона Сергеевича лежал потёртый ноутбук «Asus», и костлявые пальцы двигали по ляжке, обтянутой выцветшими, ветхими джинсами, заезженную «мышь»… На дисплее мелькали те самые «бизнес-вумен», только теперь они были облачены не в офисную униформу, а в какие-то разноцветные тряпочки, еле прикрывающие половую щель и соски бесформенных грудей. Рожи их лоснились от кремов и йогуртов, на лбах была начертана ясно видимая цена в валюте, и в глазах царила небесная бездна и вселенская пустота, испоганенная бозоно-квантовыми флюктуациями. Парфён Сергеевич вздохнул от непонимания ситуации, жалобно посмотрел на Персефону, и та уловила его скорбный взгляд, строго посмотрела, покачала головой :

– Помирать нам надо, Парфёша, лишний элемент мы здесь… Вот дурёху-бы кому пристроить… Тоже ведь не приспособлена к этой жизни… Хоть квартиру ей оставим, так ведь, с её миропониманием, приведёт хлыща какого, и выбросит он её к свиньям и к чёртовой матери…

Тут они услышали, как прощёлкал ключ в замке входной двери, открылась и закрылась дверь, непродолжительное шуршание дождевика, повешенного на плечики, и в комнату вошла Варвара Красавина, их родная дочь тридцати трёх лет от роду, которую знакомые, а от них и родители частенько называли «Версаче» – по поводу её привычки все модные вещи обзывать этим известным брендом, независимо, обувь то была, верхняя одежда, сумочка, или бижутерия… Так-же она называла книги, журналы, фильмы, всё, что хоть немного задевало её воображение, и привычка эта пошла ещё со школьного бездумного возраста. Старики-родители поначалу пробовали протестовать, ведь воспитывали её с детства в окружении классических идеалов красоты, на картинах средневековья, стихах Петрарки, прозе Жорж Санд, Мопассана и Ивана Бунина. Не удалась дочь, было их решение, хорошо хоть не в нигилисток современных получилась, ранимая, и с понятиями чести и совести, а потому беззащитная от негодяев и прохиндеев. Забеременела в двадцать пять, родители приняли это, как должное, готовились к встрече внуков… Бог не дал… Точнее, вместо ребёнка дал немного мозгов, теперь Варвара обходила стороной компании, где царили непринуждённость и нигилизм полов, на мужчин смотрела настороженно, оценивала не по цветистости комплиментов и рассуждениям об идеализации отношений. Впрочем, она старалась обойтись без ситуаций, где ей пришлось-бы оценивать мужчин, вплотную заинтересовалась работой, и даже стала нужной, авторитетом в специальности, за границей читали и признавали её статьи и рецензии…

– Проголодалась? – спросила Персефона, – я пельмени приготовила. Дождь так и идёт? Что на службе?