Анна Кирьянова - Охота Сорни-Най [журнальный вариант]

— Дурак Тавлалей! Иди себе домой. Неси подарки, радуй жену!

Волк ощеривается в ярости, но не смеет броситься на медведя, преградившего ему путь. На груди у косматого батюшки висят бесчисленные амулеты, ленточки и тряпочки, деревянные куколки, в которых скрыта громадная магическая сила, а лапы его мощны и толсты, как мохнатые бревна. Волк крутится на одном месте, поджимает хвост, воет диким голосом, но отступает и исчезает, как марево, в зимнем просторе, словно и не было его. И медведь исчезает вместе с ним. Даже следов не осталось на плотном насте.

К Тавлалею вдруг деловито подходит невесть откуда взявшийся шаман Ермамет и говорит:

— Вот, не надо тебе покуда идти в нижний мир; поживи еще здесь, порадуйся. А мне давай бутылку, я как раз за ней собирался. Ты мне теперь должен!

Трясущимися руками Тавлалей развязал шнурки мешка, вынул бутылку, подаренную добрым студентом; шаман удовлетворенно крякнул, разглядывая на свет любимую жидкость: хороша! В обычном свете северного дня, в знакомом лесу, между сосен и елей, Ермамет не воплощает в себе ничего магического, странного: вогул как вогул, плосколицый, узкоглазый, невысокий, на кривых ногах… А на ногах у него — такие же примитивные широкие лыжи, как у спасенного от волка-оборотня Тавлалея. Ермамет причмокнул губами, сглотнул слюну, выступившую во рту от предвкушения вкуса горького напитка, дарящего сладкие сны. Потрепал Тавлалея по плечу и сказал:

— Еще сладкого вина есть у тебя бутылка. Давай сейчас выпьем!

Тавлалею жалко стало сладкого портвейна, только он вспомнил, что другого шамана в окрестностях нету на много-много километров. Еще не раз пригодится вогулу шаман Ермамет. И Тавлалей покорно, вздохнув украдкой, достал заветную бутылку портвейна, сладкого винца, что так любят вогульские бабы; любят, да редко пьют такую роскошь, шкурки выгоднее менять на крепкую водку, а не на бабье баловство. Вытащил пробку, понюхал: дивный запах неведомых плодов шибанул в нос, сладкой волной распространился в груди:

— Пей, Ермамет, угощайся!

Выпили всю бутылку быстро, из горлышка, по очереди, хотя и старались растянуть неземное удовольствие подольше, да терпения не хватило: Ермамет делает громадный глоток, а Тавлалей — еще того больше льет в глотку, так что вскоре с сожалением отбросили опустевший сосуд в сугроб под елку. Стали пьяные — много ли хилым манси надо? Организм у них так устроен, что не принимает спиртное, не впитывает его, как нужно, оттого и пьянеют манси мгновенно, куда быстрее и сильнее, чем русские люди. Оттого и впадают в винную болезнь, в страсть к вину, гибнут сами и близких губят, и даже шаманы — всего лишь люди, у которых такое же смертное тело, хоть и могут они иногда принимать другое обличье и летать в нижний и верхний миры. Растеплились души двух вогулов, растеклись, размазались; зашатались они, ноги стали заплетаться, ступать смешно, как у младенцев. Засмеялись они слюняво, заныли какую-то песню без слов, стали тыкать друг друга руками, хлопать по бокам и по спине. В душе проснулась необыкновенная любовь, радость, какой на земле не доводилось им испытать; мир стал огромным и нестрашным, красивым. Пьяные вогулы потопали, пошаркали в сторону своих домов, нестройно завывая какую-то неведомую песню, и шаман ничем не отличался от пьяного охотника, уже позабывшего ужасное приключение.

А туристы быстро продвигались вперед, через лес, скользя на проверенных в дальних походах лыжах. Им нужно было пройти часть дороги с тяжелым грузом, и в удобном месте сделать лабаз, чтобы сложить туда продукты и кое-какие вещи для обратного пути. В глухом северном краю можно было не опасаться за сохранность оставленного; манси же отличались особенной честностью, никогда не трогали чужого. Впереди всех шли Юра Дятлов и Феликс Коротич, прокладывавшие лыжню. За ними двигались Степан Зверев и Женя Меерзон, Юра Славек, потом — две девушки, за спинами которых двигался Руслан Семихатко, а замыкали колонну Толик Углов и Вахлаков.

Мороз был весьма ощутимым, но туристы были готовы к двадцати пяти градусам ниже нуля — для Урала в феврале это обычная температура. К тому же ребята разогрелись от движения, от них валил густой пар, а брови и ресницы покрылись толстым слоем инея. Заиндевели и шарфы, прикрывающие рот и нос, побелели козырьки ушанок и отвороты вязаных шапочек. Ноги немножко отвыкли от лыж, так что первые два километра ребята сосредоточенно сопели и пыхтели, разминаясь, а теперь уже скользили легко и уверенно. Их окружала великолепная природа, во всей своей зимней красе: снег был абсолютно белым, стволы деревьев в лучах слабого зимнего солнца переливались и багровым, и оранжевым, и алым отсветом, а темно-зеленые кроны уходили прямо в синее небо. Вокруг не было ни души, только изредка дорогу перебегал заяц или вспархивала из-под ног куропатка.

— Мы когда будем охотиться, товарищ Зверев? — выкрикнул Семихатко, ясно представляя себе вкусного жареного зайца или запеченную куропаточку. — Может, сегодня и постреляем? Вон сколько дичи вокруг!

— Ой, не надо стрелять зайчиков! — взмолилась Люба Дубинина. — Что тебе, Руслан, есть нечего, что ли? У нас полно еды с собой, скоро остановимся на обед. Не надо убивать животных.

— Ох уж эти дамские капризы! — возмутился Руслан. — Мы же пришли на охоту — вот и будем добывать зверя. И еще шкурок можно наобдирать, а потом тебе воротник к пальто сделать.

— Убивать зверей без нужды и впрямь не стоит, — рассудительно ответил Егор Дятлов, прокладывая лыжню для остальных. — К тому же нужно специальное разрешение для охоты; а что касается шкурок — это вообще незаконный промысел, браконьерство…

Егору и самому страшно хотелось пострелять из ружья, почувствовать себя настоящим мужчиной, охотником, добытчиком, но он ни на минуту не забывал о своей репутации, о своем будущем. Не хватало еще, чтобы их поймали, как браконьеров!

— Постреляем, постреляем, друзья! — успокоил спорщиков Степан Зверев. — Вывесим мишени на деревьях, и все смогут попробовать себя в этом деле. А по зверью стрелять не стоит, припасов у нас достаточно. По крайней мере, пока. Ружья нам нужны для самообороны; вдруг кто-нибудь на нас вздумает напасть?

Степан, конечно, шутил: кому нужна группа молодых туристов с их скарбом? В этих лесах можно неделями не встретить ни одного человека. Но почему-то от слов Степана всем стало как-то неуютно и страшновато. Привыкшие к шуму городской суеты, к скоплению людей, к гулу транспорта, студенты внезапно ощутили себя беспомощными и маленькими в этом угрюмом заснеженном краю. Скрип снега под лыжами стал пронзительными и резким; тишина показалась вдруг гнетущей. Ребята незаметно для себя ускорили шаг, стараясь глядеть под ноги.