Энн Райс - Мумия, или Рамзес Проклятый

– Скажу тебе еще кое-что. Лучше ты узнаешь сразу, чтобы не было неразберихи. Генри мертв. Клеопатра убила его.

– Что?!

– Эллиот привел ее в жилище Генри в старом Каире. Он следил за мной в музее. А когда меня схватили солдаты, Эллиот отвел ее туда, и она убила и Генри, и его женщину, Маленку.

Джулия покачала головой, и снова ее руки потянулись к ушам. То, что она знала о Генри, о смерти своего отца, о покушении на ее собственную жизнь, почему-то потеряло сейчас значение. Она испытывала один только ужас.

– Поверь мне, я найду безболезненный способ. Я должен это сделать, чтобы невинная кровь больше не пролилась. Я не смогу успокоиться, пока этот кошмар не закончится.

– Мой сын не оставил никакой записки? – Эллиот не собирался покидать кожаное кресло и отказываться от джина. Но он знал, что, перед тем как напиться, нужно позвонить Алексу. И он попросил телефонный аппарат. – Но он не мог никуда уйти, не предупредив меня. Хорошо. А где Самир Айбрахам? Вы можете дозвониться до его номера?

– Он в номере мисс Стратфорд, сэр. В двести третьем. Он просил, чтобы ему пересылали все сообщения. Позвонить? Сейчас одиннадцать часов, сэр.

– Нет, спасибо, я поднимусь сам.

Джулия наклонилась над мраморной раковиной и умылась холодной водой. Ей не хотелось смотреться в зеркало. Она медленно вытерла полотенцем глаза и, обернувшись, увидела, что Рамзес ушел в гостиную. Оттуда доносился приглушенный бас Самира.

– Конечно, я помогу вам, сир. Только с чего мы начнем?

В дверь отрывисто постучали.

Рамзес скрылся в спальне, а Самир пошел открывать.

Это был Эллиот. Их глаза встретились только на миг, потом Джулия отвела взгляд. Не в силах осуждать его, смотреть на графа она все же не могла, он тоже приложил к этому руку. Он все знает, он знает даже больше, чем она. Как отвратительна эта история!

Она направилась в гостиную и уселась на стул в дальнем углу.

– Я пришел по делу, – сказал Эллиот, глядя на Рамзеса. – У меня созрел кое-какой план, и мне требуется ваша помощь. Но перед тем как изложить свой замысел, хочу напомнить, что вам крайне опасно находиться здесь.

– Если меня найдут, я опять убегу, – пожав плечами, сказал Рамзес. – Ну и какой у вас план?

– Я хочу вывезти отсюда своего сына и Джулию. Что произошло после того, как я ушел? Вы мне расскажете?

– Она именно такая, как вы и говорили. Сумасшедшая, страшно сильная и опасная. Только теперь она здорова. С ее телом все в порядке. И у нее теперь небесно-голубые глаза, как у меня.

– Ага.

Эллиот погрузился в молчание. Похоже, он испытывал боль и даже задержал дыхание, чтобы превозмочь ее. Джулия вдруг поняла, что он пьян, здорово пьян. Она впервые видела его в таком состоянии. Он был расстроен, взволнован и пьян. Потянувшись к бокалу Самира, наполовину наполненному коньяком, Эллиот рассеянно выпил.

Самир спокойно шагнул к маленькому бару в углу гостиной и принес ему бутылку.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал Эллиот Рамзесу. – Благодарю вас.

Царь пожал плечами. Джулии показалось, что между этими двумя людьми установилось какое-то особое взаимопонимание. И не было никакой враждебности.

– Так что насчет вашего плана? – спросил Рамзес.

– Вы должны мне помочь. Вы должны лгать. Вы должны делать это убедительно. В итоге с вас снимут обвинения в тех преступлениях, в которых вы подозреваетесь, а Джулия с Алексом смогут спокойно уехать отсюда Самира тоже не станут ни в чем обвинять. Тогда можно будет заняться другими делами…

– Я не собираюсь никуда ехать, Эллиот, – устало сказала Джулия. – Но Алексу должны разрешить выезд как можно быстрее.

Самир налил Эллиоту еще коньяку, граф машинально принял бокал и выпил.

– А джин есть, Самир? Я предпочитаю напиться джином.

– Вернемся к делу, милорд, – сказал Рамзес. – Мне нужно исправить свою ошибку. По городу рыщет последняя царица Египта. Ей нравится убивать. Я должен найти ее.

– Для этого нужно иметь крепкие нервы, – заметил Эллиот. – Однако мы можем все эти убийства повесить на Генри – он все равно уже мертв. Но вам, Рамсей, придется много врать…

Ночная тишина Алекс Саварелл крепко спал, обнаженный, на застланной белоснежными простынями постели. Тонкое шерстяное одеяло накрывало его по пояс. В лунном свете его лицо казалось гладким и белым как воск.

В мирной тишине Клеопатра не торопясь распаковывала свои коробки, рассматривая прекрасные платья, бальные наряды, туфли, украшения. Она выложила на туалетный столик украденные прямоугольные бумажки с надписями «опера» и «на одну персону».

Луна освещала дорогие шелка, поблескивала на застежке жемчужного ожерелья. А за кружевными полупрозрачными занавесками был виден Нил, текущий среди скопления округлых крыш и башенок, из которых состоял Каир.

Клеопатра стояла у окна, спиной к кровати и к богоподобному юноше, лежащему на ней. Он доставил ей божественное наслаждение, и она ответила ему тем же. Его невинность и мужская сила оказались для нее самым настоящим сокровищем; ее загадочность и опыт ошеломили его. Он сказал, что никогда еще не был в такой власти у женщины.

А теперь он спал детским сном, мирно спал в постели… А она стояла у окна…

…И грезила наяву, предаваясь воспоминаниям. С тех пор как ее пробудили, у нее еще не было ни одной ночи. Она не знала холода ночной тьмы, когда со всех сторон наступают тяжелые мысли. И сейчас ей на память пришли другие ночи и настоящие дворцы с мраморными полами и колоннами, со столами, заставленными серебряными кубками с вином и подносами с жареным мясом и фруктами. И беседы с Рамзесом, которые они вели в темноте, лежа вместе в постели.

«Я люблю тебя так, как не любил ни одну женщину. Жить без тебя, – какая же это жизнь?»

«Мой царь, мой единственный царь, – говорила она. – Что такое другие? Всего лишь куклы из детских игр. Маленькие деревянные императоры, которых переставляют с места на место…»

Видение затуманилось, пропало. Она потеряла его – так же как все другие воспоминания. Реальным было только сонное бормотание Алекса.

– Ваше величество, где вы?

Ее охватила жалость – ведь он не мог приподнять таинственную завесу. Она слишком тяжела, слишком мрачна. Клеопатра тихонько запела – ту нежную песню из музыкальной шкатулки, «Божественную Аиду». Обернулась и посмотрела на его лицо с закрытыми глазами, освещенное луною, на раскинутые поверх простыни руки. Песня звучала в глубинах ее души. Она напевала, не размыкая губ. Подошла к постели, посмотрела на Алекса и нежно провела рукой по волнистым волосам, дотронулась кончиками пальцев до его век. О спящий молодой бог, о мой Эндимион! Ее рука медленно скользнула к горлу, коснулась хрупких косточек, которые она с такой легкостью переламывала на шеях других людей.