Яков Шехтер - Астроном

Но кто слушает старых евреев? Арону поручили защищать центральные ворота, на которые рыцари должны были обрушить главный удар осадных машин.

Жители города взирали на крестоносцев без малейшего страха. Стены Иерусалима были высоки и прочны, защитники его храбры, еды припасено вдоволь, а в глубоких колодцах плескалась родниковая вода.

И тут случилось непонятное. Однозначного объяснения происшедшему не существует: одни заявляют, будто Ароном овладела черная болезнь, другие утверждают, что его околдовали чародеи крестоносцев, поклонявшиеся дьяволу Бафомету – ослу с человеческой головой. Есть такие, что склонны приписать поступок Арона обыкновенному сумасшествию, четвертые же, приводя в доказательство Пятикнижие, заявляют, что поскольку «сердце фараона в руках Всевышнего», то именно Его воля и была приведена в исполнение.

В одну из ночей Арон собственноручно перебил стражу, вытащил огромный засов, который могли сдвинуть с места только четверо сильных мужчин, и открыл ворота. Конница крестоносцев, дожидавшаяся условленного часа, ворвалась в город. Началась страшная резня, население Иерусалима было уничтожено полностью, кровь, струившаяся по его узким улицам, доходила до стремян всадников.

Проносясь через ворота, лошади рыцарей сбили прислоненный к стене засов, и тот со всего размаху ударил Арона по голове. Очнулся Арон уже в лазарете крестоносцев. Годфруа Лотарингский, командовавший штурмом, в благодарность за оказанную услугу, даровал ему жизнь и позволил остаться в Иерусалиме.

Дальнейшая судьба Арона прослеживается пунктирно. По некоторым данным он крестился, и стал монахом Арониусом. Знаменитый собор в Буйоне, поклониться воротам которого приходят сотни тысяч паломников, построен, якобы в его честь, а обычай десять раз биться головой о засов этих ворот, возник в память о чуде, освободившем столицу истинной веры от нечестивых. Согласно другим сведениям, он дожил до глубокой старости, работая на конюшне и убирая навоз за лошадьми рыцарей.

Однако по любой из версий пророчество праматери сбылось: Арон стал первым евреем, получившим право проживать в христианском Иерусалиме. Первым и единственным.

Из чердака в купол бывшего монастыря, где Кива Сергеевич устроил обсерваторию, вела узкая, прилепленная к стене лестница. Ступеньки покрывал лед, во время недолгих оттепелей вода просочилась сквозь щели в окнах, а потом морозы сделали свое дело. Перила проржавели и вряд ли смогли бы выдержать вес падающего тела. Сразу за перилами открывался двадцатиметровый пролет до крыши основного здания, на котором стоял купол. Свалиться со ступенек означало умереть. Почему Кива Сергеевич не побеспокоился сбить лед, и как он карабкался по ним в полной темноте, Миша не мог понять. Впрочем, за эту зиму он сам взбирался в обсерваторию несчетное количество раз, и постоянно давал себе слово завтра же прийти после школы и почистить лестницу. Однако то, что потом происходило наверху, смывало все заботы и печали; космос входил в сердце астронома, и обледенелая лестница отодвигалась на задворки бытия, не стоящие и секунды потраченной жизни.

– Секунды, может, лед и не стоит, – думал Миша, осторожно поднимаясь на очередную ступеньку и держась обеими руками за обжигающую холодом стену. – А вот жизнь может и забрать.

Варежки пришлось снять, он цеплялся голыми пальцами за промерзшие кирпичи и прежде, чем перенести вес тела на ступню, несколько раз шаркал подошвой по ступеньке, приготавливая, притирая место.

Каменная лестница заканчивалась посредине купола, и оттуда в обсерваторию, расположенную под самой его верхушкой, вела ладно сработанная деревянная. Кива Сергеевич ухитрился просунуть телескоп в отверстие от креста, и получил возможность трехсот шестидесяти градусного обзора. Конечно, самому построить комнатку на такой верхотуре он бы не смог, но второму секретарю обкома партии, отвечавшему за идеологию, пришлась по душе идея вознести над бывшим культовым сооружением трубу телескопа. Такая картина хорошо вписывалась в насаждаемое мировоззрение, в котором наука занимала место примитивных верований. По распоряжению второго секретаря бригада плотников за две недели поставила опоры, настелила пол, соорудила стены, провела лестницу и заодно затащила наверх телескоп и прочее астрономическое оборудование.

Коснувшись рукой деревянных перил, Миша сразу успокоился. После мерзлых кирпичей дерево не так студило пальцы. Когда-то бродившая в нем жизнь, казалось, не угасла до конца, сохранив в гладко обструганном куске древесины частичку былого тепла. Быстро вскарабкавшись по ступенькам, Миша постучал в дверь.

Несмотря на две работающие рефлекторные лампы обсерваторию наполнял холод. Не такой беспощадный, как на улице, позволяющий прикасаться пальцами к металлическим верньерам приборов и приникать глазом к окуляру телескопа, но, тем не менее – холод. Кива Сергеевич в пальто и с дымящейся кружкой в руках встречал на пороге.

– Заходи, юноша. Вот тебе чай, согрейся. Седзь.

Миша сбросил шапку, уселся на высокий табурет, и обхватил обеими руками кружку. Тепло заструилось через кончики пальцев, мягко и ласково зашевелилось в животе. На этом табурете Миша провел многие часы, выслушивая пространные лекции Кивы Сергеевича. Они были пропуском в чудесный мир космоса, распахивающийся сразу за окуляром телескопа, своеобразной платой стражу ворот. Втянув в себя первый глоток ароматной влаги, Миша приготовился слушать.

– Какое, по-твоему, самое главное из всех искусств? – спросил Кива Сергеевич, усаживаясь напротив.

– Кино, – резво брякнул Миша.

– Нет, – покачал головой Кива Сергеевич. – Главное – это искусство жизни. Музыка, литература, театр, живопись – всего лишь ветки, вьющиеся вокруг ствола. Они украшают жизнь, облегчают ее, но их роль второстепенна. Увы, люди часто забывают о главном. Они похожи на старуху в чудесном бальном платье и хрустальных туфельках. Но сияние бриллиантов не заменит блеска молодой кожи, а самые прекрасные диадемы не в силах скрыть лысину. Розумешь?

Миша кивнул и сделал еще глоток.

– Я счастлив, потому, что мне ничего не нужно. У меня есть мои книги, мои звезды. Разве этого мало? Люди всю жизнь суетятся, мельтешат в поисках лишнего, они добиваются власти, алчут денег, бьются друг с другом за любую, доставляющую удовольствие мелочь. Им нравится окружать себя множеством бесполезных вещей, им нужна жирная пища, много пищи, которая, в конце концов, сводит их в могилу. Я счастлив малым и моя жизнь более наполнена и цельна, чем жизнь путешественника по Африке, или пилота, взлетающего в стратосферу. Здесь, в этой небольшой комнатке я поднимаюсь на иные высоты, высоты духа, недоступные ордам накопителей.