Яков Шехтер - Астроном

– Кива Сергеевич, – не выдержал Миша. – Ну, а что же тайного в этих точках? Для чего вся конспирация?

Учитель не ответил. Он внимательно разглядывал Мишу, так, словно видел его в первый раз и тот вдруг почувствовал, что еще ничего не решено, что сказочная тайна может остаться нераскрытой. Ему-то казалось, будто отношения с Кивой Сергеевичем давно перешли грань боязни предательства, но выражение лица учителя, его острый, подозрительный взгляд мгновенно вернули Мишу к тому моменту, когда он впервые переступил порог мастерской в Доме Пионеров. Молчание затягивалось, в комнатке под сводом купола, возникло напряжение, особый вид электричества, берущий начало из скрытой от сознания работы мозга, незаметных внутреннему взгляду замыкания цепочек и связей, из которого вдруг рождается решение, граничащее с пророчеством. Озарение было близко, совсем рядом, его сиреневый свет уже начал посверкивать в глазах Кивы Сергеевича, как Миша одним жестом изменил ситуацию.

– Кива Сергеевич, – он скорчил умильную гримасу, отпрыгивая на секунду в совсем недавнее прошлое. Детство, летний отпуск в Жиляковке, спокойная речушка, густо заросшая ольшаником, отец со спиннингом в руках и он, Миша, жалобно улыбаясь, просит дать поудить, хоть разик, разве тебе жалко, всего один раз.

Сердце Кивы Сергеевича дрогнуло, вбросив в кровь заряд гормонов, спустя несколько секунд, они достигли мозга, и сиреневый свет свернулся, угас и начисто пропал, уступив место отцовской снисходительности.

– Н-да, – он потер указательными пальцами глаза. – Н-да, мой мальчик. Понимаешь, тот, кто, создал наш мир, начинается сразу за точкой перехода.

– Абсолютный разум? – спросил Миша.

– Разум, или пришельцы, или Природа, или Всевышний – разные культуры в разные времена обозначали эту субстанцию разными словами. Так вот Он, ничем не ограниченный и не скованный никакими преградами Он, стоит за этой точкой и прислушивается к нашим просьбам. И человек, просящий о милости возле бреши может рассчитывать, что его пожелания будут услышаны.

– Волшебная палочка?

– Куда больше. Прямое прикосновение к причинно-следственному механизму управления миром. Возможность влиять не только на участь конкретного человека, но и на судьбы народов, государств. Вот за это и бьются солнцевики и лунники. За право и возможность владеть точкой перехода.

– Так где же она находится?

– Я не знаю. Бэкон, рассчитав сложнейшее взаимоотношение планет Солнечной системы, предложил формулу, позволяющую рассчитать траекторию движения третьей точки. Помнишь работы Чижевского?

Миша кивнул.

– Так вот, траектория точки перехода зависит от солнечной активности, а та, в свою очередь, от тончайшего баланса сил взаимного притяжения планет и звезд. Как Бэкон сумел додуматься до такого, создать математический аппарат и произвести вычисления – объяснить невозможно. Что это – проблеск гениальности, откровение свыше, знакомство с исчезнувшими или спрятанными от чужих глаз манускриптами – не знаю. Даже мне в середине двадцатого века, со всей его техникой и математическим оснащением, которого у Бэкона даже близко не было тяжело производить эти вычисления. А уж ему-то…..

Кива Сергеевич замолк. Потом встал, подошел к телескопу и приник глазом к окуляру, словно умирающий от удушья к кислородной подушке.

«Похоже, будто сравнение с „великими“ повергает Киву Сергеевича в бездну отчаянья, – подумал Миша. – Он что, серьезно считает себя одного уровня с Бэконом? А если нет, то зачем нервничать?»

– Итак, – продолжил Кива Сергеевич, оторвавшись от телескопа, – первая точка разрушена и исчезла. Отыскать вторую, находясь в Кургане невозможно. Остается третья.

Он сел напротив Миши, и еще раз внимательно оглядел его.

– С тех пор, как у меня в руках оказалась формула расчета траектории, я просчитал сотни кривых за сотни лет. Поверял средние века, античность, новое время. Выбирал годы, в которых происходили знаменательные события, не из любопытства, а потому, что в такие моменты люди обращают внимание на небо и оставляют свидетельства о расположении звезд. Наложив историю на астрономию, я обнаружил удивительные совпадения: когда в каком-то месте происходило чудо, точка перехода оказывалась в том же районе. Прозрение Магомета, появление Будды, видения Орлеанской Девы, воцарение Наполеона, первые святые христианства, крещение Руси князем Владимиром, битва на Чудском озере – все, все это замечательно укладывается на завитках траектории. Такого рода совпадения не являются абсолютным доказательством, но, вне всякого сомнения, весьма основательно подтверждают расчеты Бэкона.

– А через Курганскую область точка перехода не проходила? – спросил Миша.

– О! Именно над этим вопросом я и бьюсь. Вернее, не над его историей, а над будущим.

– Вы хотите сказать, что….

– Т-с-с-с! – оборвал его на полуслове Кива Сергеевич. – Я предпочитаю не называть вещи своими именами.

– А как?

– Событиями в зоне большого Юпитера. Если он окажется в ближайшие дни в определенной точке, то кривая этого года может пройти совсем рядом с нами.

Прошло несколько минут. Миша сидел, ошеломленный. Ему казалось, будто какая-то неведомая сила перенесла его на страницы плохого фантастического романа. Реальность курганской жизни не соглашалась с рассказами Кивы Сергеевича; драконы, точки перехода, пересечение истории с астрономией, смертельная схватка лунников и солнцевиков рассыпались в снежную пыль при соприкосновении с ледяной ручкой уборной во дворе Мишиного дома. Рокот проезжавших по улицам автобусов, шлейфы морозного пара, тянувшихся из выхлопных труб, десятикопеечное пирожное «лодочка» в школьном буфете, домашние задания матери и валенки отца, стоящие у входной двери, протестовали против феерического смещения привычных понятий. На секунду, Мише даже показалось, что Кива Сергеевич дурачится, водит его за нос, но серьезность, с какой он смотрел на Мишу и тон всего разговора не оставляли места для подобных подозрений.

Вдруг его пронзила мысль. Такое выражение раньше он встречал только в книжках и всегда относил его к вольностям художественного стиля. Мысль, внезапно пришедшая в его голову, словно иголка препаратора нанизала на себя все странности, соединив их в одно целое. Феерическое вращение непонятных фактов остановилось, пронзенное соединяющей их мыслью.

«Он сумасшедший! Да, да, он просто сумасшедший. Не из тех, кого сажают в психушку, а тихо помешанный на своей работе, своем увлечении. И образ его жизни, и непонятно откуда взявшийся перевод старинного манускрипта, россказни о драконах, лунниках, точках перехода – все это просто шизофрения, порождение больного ума. Обыкновенных хулиганов он принял за преследующую меня секту! Как же я сразу не понял, не сообразил».