Яков Шехтер - Астроном

В городе поговаривали, будто батюшка Анхель спит с вдовой Монтойя. Он действительно часто приходит к ней, и они подолгу ведут задушевные беседы, но не более. Любовников всегда выдают мелочи, которые им кажутся незаметными, а на самом деле бросаются в глаза. Красноречивые взгляды, якобы случайные прикосновения, румянец на щеках, волнение в голосе. Ничего похожего между вдовой и батюшкой не происходило. Вообще-то мне все равно, пусть кто хочет, с тем и спит, лишь бы меня не вовлекали в свои игры.

Вдова немедленно проснулась, откинула платочек и завела с батюшкой длинную беседу о трудной борьбе со слабостями и пороками рода человеческого.

– Наш ашрам в апостолической префектуре самый запущенный и бедный, – бубнил батюшка Анхель. – Колокола треснули, по амвону бегают мыши, молитвенные коврики прогнили. И все потому, что все свое время и силы я отдаю насаждению морали и добрых нравов.

– Да, да, – поддакивала вдова, – чистота веры и соблюдение приличий в нашем городке держатся только на вас. Да-да.

Они так поболтали еще минут пять. Их голоса отчетливо разносились по саду и я, даже укрытый за кустами шиповника, различал каждое слово.

– Батюшка, – спросила вдова, – что будет, батюшка? Еще полтора месяца и зима закончится. Я с ужасом думаю о злополучной доле наших добрых пеонов. А их дети, – она тяжело вздохнула. – Боже правый, что ждет эти несчастные создания!

– Все будет хорошо, – отозвался батюшка Анхель. – Спасение Божие приходит мгновенно. Вот увидите, скоро все образуется.

– Вам что-то известно? – насторожилась вдова.

– Да.

– Так расскажите, расскажите же, святой отец!

Батюшка Анхель понизил голос.

– Алькальд запросил разрешение на эпифанию.

– Ох! – воскликнула вдова.

– Виновник уже найден. Зловонный волк в шкуре невинной овцы. Как ловко он водил нас за нос! Но алькальда не проведешь!

– Не проведешь! – эхом отозвалась вдова.

– Завтра, во время сиесты, мы ворвемся на собрание нечестивых, – батюшка перешел на шепот, но даже шепот звучал в тишине сада, словно колокола во время воскресной мессы. – Наш человек предупрежден, он подзовет к себе негодяя и начнет эпифанию.

– Боже правый! – воскликнула вдова. – Я, кажется, начинаю понимать, о ком идет речь. Какая неблагодарность! Какое низкое коварство! Ну что ж, в час добрый!

– В добрый час, – повторил батюшка Анхель.

Уснуть в эту ночь мне не удалось. Я бродил по городку, надеясь, что усталость принесет забвение, но тщетно. Омерзительный запах падали господствовал повсюду, даже в апельсиновом саду на окраине невозможно было избавиться от смрада. Такое же зловоние царило в моей душе. Я ненавидел себя, презирал собственную слабость, неумение найти выход. Проще всего было бы убежать, скрыться. Но сестры… сестры, что станет с ними!? Это животное, эта кровожадная тварь в человеческом облике – алькальд, – не успокоится, пока не выполнит обещанного. Я знаю его много лет, для него не существуют ни мораль, ни доброта, ни милосердие. Он пройдет по нашим трупам, не моргнув глазом.

К дому собраний я добрался полностью вымотанным. Сел в углу, прислонившись спиной к теплой стене, вытянул ноги и приготовился к самому худшему. Учитель начал говорить. Каждый день он рассказывал какую-то часть учения, некоторые записывали, но большинство учеников, подобно мне, просто внимали, впитывая его слова, словно пересохшая земля капли дождя.

– Истинно говорю вам: жизнь человека не более, чем подготовка к смерти. Ад существует, и он находится здесь, на земле. Лишь за сияющим порогом смерти мы познаем настоящее блаженство, настоящее отдохновение, настоящий покой и настоящую духовную работу. Наш мозг – огромное вместилище, гигантская кладовая. Ученые до сих пор не могут понять, для чего человеку такой огромный мозг, ведь мы используем только десятую его часть. Истинно говорю вам: память, это и есть мы. Память, это личность, это человек. Не бренное тело, а вечная память. Наш мозг запоминает все, что происходит: от первого вздоха до посмертного хрипа. И там, наверху, после того, как оболочка завершила свой путь, начинается анализ. Мы словно оказываемся в маленькой комнатке, где перед мысленным взором, но с очевидностью яви, проплывают все события нашей жизни. И не только последней, но и предыдущих, всех наших воплощений, от камня, до растения.

У каждой души есть изъян, болезнь, которую ей необходимо преодолеть. Истинно говорю вам: пока не поймет душа, что же предстоит исправить, будет скитаться она из тело в тело, из воплощения в воплощения. Подсказок нет, каждый должен осмыслить сам. Всякий раз после смерти душе показывают бесконечный, тягостный фильм, и если она осознала изъян, просветлела, то направляют в последнее воплощение, в котором ей предстоит доказать делом, что урок выучен.

Есть души, предназначенные для высокой цели, им дано многое и спрос с них особый. Словно айсберги, проплывают они через житейские моря, и утлые скорлупки недостойных расшибаются о глыбу их ледяного спокойствия. Но горе тем, кто получил многое, а воспользовался малым. По лености, глупости или в силу эгоистических побуждений. Такой айсберг переворачивается; летит вниз гордо вознесенная глава, и разлетаются в пыль алмазные льдины.

Часы на колокольне ашрама пробили три. Учитель остановился и посмотрел на меня.

– Возлюбленный брат мой, – вдруг произнес он, протягивая руку. – Я вижу, тебя обуревают сомнения. Печать страдания лежит на твоем лице. Подойди, сядь рядом. Ненастную погоду лучше преодолевать рядом с друзьями.

Сгорая от стыда, я поднялся со своего места и сел на пол возле Учителя. Он никогда не обращался ко мне такими словами. Сколько я мечтал о его внимании, как добивался, как вымаливал его. Тщетно. И вот, именно сейчас, когда я приготовился совершить ужасное, он протянул мне руку. О, благородная душа! Если бы ты только знал, кому ты ее протягиваешь!

В этот момент раздался громовой удар и ветхая дверь, криво висевшая на петлях, с грохотом вылетела. В комнату, с автоматами наперевес, ворвались человек десять в черных масках и пятнистой форме ОМОНа.

– Руки, – прорычал один из них, – руки за голову.

Все моментально выполнили приказание, и только Учитель остался сидеть в безмятежной позе. Сквозь дверной проем, не спеша, вошел батюшка Анхель, а за ним алькальд. Батюшка откашлялся и степенно начал оглашать текст, предваряющий начало эпифании. Я никогда не присутствовал при совершении этого обряда, но столько слышал о нем, учил в школе и читал во всякого рода брошюрках и популярных изданиях, что почти дословно знал текст, произносимый батюшкой. Лица учеников покрылись смертельной бледностью. Они тоже поняли, что сейчас должно произойти, и каждый задрожал, подозревая в себе будущую жертву. Спокойными оставались только двое, я и Учитель. Я, поскольку знал, на кого падет выбор, Учитель из-за просветленного состояния души. Батюшка кончил и два раза взмахнул кадилом. Запах душистого ладана наполнил комнату. Я посмотрел на Учителя и к своему ужасу увидел, как тот начинает клониться ко мне, вытягивая для поцелуя губы. В моей голове точно молния сверкнула, и картина происходящего вдруг сложилась, как детская мозаика. Силы света, так вот кого имел в виду батюшка Анхель! А я-то, глупец, наивный доверчивый придурок! Что-то содрогнулось глубоко внутри меня и, почти не понимая происходящего, я резко дернулся, оказавшись с другой стороны Учителя, и, прильнув губами к его щеке, начал обряд эпифании.