Яков Шехтер - Астроном

– А откуда вы знаете, что существует внутренняя сторона? Может, все это сказки?

– Традиция! – воскликнул Драконов. – Непрерывная передача знания от одного посвященного к другому. Плюс личный опыт. Если начинаешь искать внутреннюю сторону вещей, их подкладка быстро открывается перед тобой. Кто ищет, тот находит.

– Кто же передал вам традицию?

– Хм, быка за рога, да? Тоже правильно, если наливать, так по полной. Фамилия моя какая, знаешь?

– Знаю, – удивился Миша. – Драконов.

– Вот тебе и ответ. Отец мой Драконов. И дед мой Драконов. И прадед, и прапрадед. И так до самого первого, сына дракона. А ему мать рассказала, что отец нашептал.

Наш род проживает в земле Курганской больше трех столетий. Основатель Кургана, Тимофей Невежин, с предками моими советовался, где лучше город закладывать. Он за Увалом хотел, прямо в нашей деревне, Смолино, да ему отсоветовали.

– Почему отсоветовали?

– Чтоб службе нашей не мешал.

– Какой службе?

– А вот это ты у баушки моей спросишь. Обедать мы в Смолино поедем, ребята в столовую, а я к баушке. Если будешь хорошо летать, – Драконов усмехнулся, – возьму с собой.

– Спасибо. Я постараюсь. Но все-таки, кто такой Небесный дракон?

– Уф, какой ты настырный! – фыркнул Драконов. – Настырный и непонятливый. Небесный Дракон – это входящее в допустимую вероятность, но кажущееся случайным удачное завершение опасных ситуаций, возникающих при эксплуатации летательных аппаратов. Понятно?

– Понятно.

Дорога начала подниматься вверх, по сторонам замелькали сосны, все ближе и ближе, пока не сошлись сплошной стеной. Через несколько километров Драконов свернул с шоссе на узкую дорогу, уходящую в глубину бора. Среди сугробов была пробита колея, по которой на черепашьей скорости затарахтели «Запорожец» и автобусик. Справа и слева между частоколом коричневых стволов простиралась белизна нетронутого снега. Ни человек, ни зверь, ни разу не осквернили его своим прикосновением… Так он и пролежит до весны, пока под горячими лучами начнет проседать, съеживаться, постепенно сходя на нет. Но еще долго, пока совсем подсохнет дорога, и сквозь черную, осыпанную рыжими иголками землю, начнут пробиваться салатовые перышки травы, в густой тени деревьев останутся серые, слежавшиеся бугорки, словно напоминание о зыбкости любой победы и непрочной временности самого абсолютного успеха.

«Запорожец» выполз на опушку. Бор заканчивался у края холма, ровная линия стволов уходила влево, а справа распахивалось светящееся пространство воздуха. Развиднелось, среди голубой, растущей прямо на глазах прогалины, нестерпимо сияло солнце. Черный лес вдруг порыжел; полоски примерзшего снега, аккуратно лежащие вдоль веток, заискрились; плоская, жестяная поверхность поляны перед опушкой, наполнилась неровными тенями и стала походить на мятую бумагу.

Холм полого уходил вниз, завершаясь небольшой ложбиной, а сразу за ней простиралось заснеженное поле, поросшее купами низкорослого кустарника. За полем начинался склон другого холма, покрытый невысокими деревьями. На его вершине, напротив Мишиных глаз, темнел лес. Небо стояло прямо перед ним, огромным состоявшимся фактом, не ночное, заполненное звездами пространство, а налитая голубым сиянием голубизна, манящая, словно темная вода самоубийцу.

– Прибыли! – Драконов заглушил двигатель и выскочил на снег. Развел руки в сторону, потянулся, словно пытаясь прикоснуться к прогалине кончиками пальцев, затянутых в потертые кожаные перчатки.

– Вот тут и начнется твоя небесная жизнь, – сказал он, повернувшись к Мише. – И все переменится, все станет по-другому.

Автобус выполз из бора и остановился возле «Запорожца». Из автобуса высыпали кружковцы. Спустя несколько минут снег покрылся черными мешками с торчащими из них концами алюминиевых труб. Валера, будто ковровую дорожку, принялся раскатывать длинный рулон зеленой нейлоновой ткани. Двое кружковцев, ухватившись за края, потянули ее в разные стороны, и на белом снегу распластался огромный треугольник купола дельтаплана.

С негромким лязганьем входили в соединительные муфты трубы каркаса, поскрипывали по застывшему металлу болты, шуршал нейлон купола. Миша походил вокруг занятых сборкой кружковцев в надежде пристроить куда-нибудь свои руки, но все роли давно были расписаны, и в согласном промельке гаечных ключей, болтов, реек, тросиков и гаек не оставалось и сантиметра, куда смог бы втиснуться посторонний. Меньше чем за полчаса аппарат был собран и, опершись на трапецию, уставил в небо треугольный нос.

Первым взлетал Драконов. Он надел широкий пояс с крупными дырочками, окантованными медью, прищелкнул к нему карабинами тросики, свисающие из-под купола, поднял дельтаплан за трапецию и молча побежал к краю холма. У Миши сжалось сердце. Рассказы рассказами, но на его глазах человек бежал в обрыв.

У самой кромки Драконов сделал какое-то неуловимое движение и взлетел. Нет, он не пошел вверх, а как бы продолжил бег на том же уровне, только уже в воздухе. Его ноги, в унтах с рыжим собачьим мехом, свободно болтались прямо перед Мишиными глазами.

– Видел отрыв! – восхищено крикнул Валера. – Как он это делает, никто понять не может.

Отлетев метров на двадцать, Драконов плавно повернул, и двинулся вдоль склона, постепенно снижаясь. Перед самой землей он резко толкнул от себя трапецию, нос дельтаплана поднялся вверх и аппарат словно замер в воздухе. Вздымая снежные брызги Драконов, пробежал несколько шагов по земле и остановился.

– Сорок четыре секунды! – крикнул один из кружковцев, поднимая вверх руку с секундомером. – Хорошее начало!

Группа разделилась, половина осталась на вершине холма, а половина спустилась в ложбину. Те, кто затаскивал дельтаплан обратно, становился в хвост очереди.

Летали кружковцы плохо. Впрочем, полетом это можно было назвать с большой натяжкой. Сразу за кромкой обрыва они начинали снижаться, держась, примерно, в метре от земли и зарывались в снег через пятнадцать, двадцать секунд. Оторваться от земли подобно Драконову не мог никто, включая Валеру. Опасности, действительно, не было никакой, действие напоминало обыкновенное катание на санках, с той лишь разницей, что для скольжения вместо полозьев использовалось крыло, а вместо снега – воздух. Если пилот не поджимал ноги чуть ли не до самой трапеции, он мог закончить полет через десять-двадцать метров, зацепившись за первый же бугорок. Через два часа наблюдений Миша точно представлял, что нужно делать и ждал только места в очереди.

Но очередь не кончалась, увлеченные полетами кружковцы то ли не замечали новичка, то ли не хотели его пускать, дорожа каждым полетом. Наконец на площадке появился Драконов. Все это время он наблюдал снизу за происходящим, и что-то втолковывал каждому после приземления.